Изумрудное дело

Стремление к славе выражалось у Игоря Борисовича в планах написать книгу. Он не совсем еще решил, о чем будет писать, но видел мысленным взором солидный том в зеленом сафьяне с латунными уголками (подарочный вариант), стоящий на полке за его спиной. Хорошее наступило время. Не надо никого спрашивать, никакого Главлита, никаких главных редакторов. Были бы деньги – печатай, что хочешь. Игорь Борисович присмотрел себе две темы: историю церкви, в которой сидел, либо историю музейного дела. Вторая тема была побогаче. Издание должно быть солидным, историческим, чтобы имя Игоря Поливанова встало в один ряд с именами Божерянова, Лукомского, Курбатова. Деньги на издание Игорь Борисович решил собрать с действующих музеев, за что и передать им часть тиража. До тысячи экземпляров сделать подарочными и дарить их именитым гостям или продавать по большой цене претенциозным толстосумам. По его бизнесплану получалось, что деньги на издание дадут другие, а выручка от большей части тиража будет чистой его прибылью. И составит эта прибыль чуть не треть миллиона. Оставалось только написать. А вот писать-то как раз Поливанов и не умел. Он мог придумать идею, представить способы ее воплощения, хорошо чувствовал конъюнктуру. Тексты же его были корявы и примитивны как у школьника. Но и эта проблема решалась. Был у него для этого подходящий человек. До того как возглавить выставочный зал, Поливанов проработал какое-то время в Музее истории города, и там у него была приятельница, которая бойко владела пером. Была она его постарше чуть не на десяток лет, и ей льстило, что Игорь Борисович время от времени приглашал ее обедать. Они выпивали по 100 грамм коньячку и беседовали. И Варвара Львовна (так ее звали) часто наталкивала Поливанова на дельные мысли. Ей-то и решил он предложить соавторство. Была она бедна, как и любой музейный работник, неблизкий к начальству, и тридцать тысяч для нее (а тогда это была тысяча долларов) составили бы целый куш.

Игорь Борисович довольно улыбался, сидя в своей ризнице

– Вот, что значит стратегия, – думал он, – Все продумать, все предусмотреть, а тогда действовать. А еще воля и напор. Без них ни ум, ни талант не помогут. Главное – очень сильно чего-то пожелать и целенаправленно этого добиваться.

Приятные мысли Поливанова были прерваны телефонным звонком. Секретарша прошелестела в трубку, что звонит его сестра. Она знала, что ее начальник не всегда откликается на зов родственников. На этот раз Игорь Борисович благодушно откликнулся. «С Майкой отношения портить сейчас нельзя», – мимоходом подумал он, и тут же услышал в трубке ее голос. Она приглашала его вечером к себе на чашку чая, нужно кое-что обсудить.

Вечер у него был свободен, к тому же чаем Майка не ограничится. Накормит. Какие телячьи котлетки она умеет делать! Решительно все сегодня радовало. Правда, он обещал Кирюше, что они вместе скатают на дачу. Так дача не уйдет. Завтра съездят. Банька, шашлычок, пивко. С Майкиными котлетками не сравнить, но Кирюша тоже наловчился. Шашлык у него ничего, хоть и из свинины.

Кирюша имел отношение к третьей позиции приоритетов Игоря Борисовича, а именно, к любви. Нет, пылких чувств к нему Виктор Борисович не питал. Это была лишь жалкая замена его кумиру – тоже Игорю, интеллигенту, тонкой натуре с внешностью Димы Маликова. Ах, никогда-никогда не повторятся волшебные дни их любви, тайной и острой, опасной и прекрасной. А Кирюша так, бычок домашний. Да ладно, хоть он-то есть. Воспоминания об Игоре несколько пошатнули мажорное настроение Игоря Борисовича, но, увидев свой новый джип гранд-чероки, Поливанов вновь обрел уверенность и спокойствие.

В квартире сестры Игорь Борисович, как всегда, завистливо отметил строгий порядок и элегантный уют. Паркет сиял, тяжелые, шелковые, на подкладке, портьеры благородного оливкового цвета удивительно гармонировали с обивкой диванов и кресел и коричневыми, всех оттенков тонами мебели. Эту сдержанную гамму цветов оживляли картины на стенах, расписные фарфоровые вазы и пятна цветного стекла, искусно расставленного в горках по углам гостиной. «Умел красиво жить Василий Иванович», – подумал Поливанов. Сам он, плененный еще в юности этим невиданным дотоле бытом, всю жизнь старался создать и у себя нечто подобное. Долгие годы превращал свою коммуналку на Литейном в отдельную квартиру: хоронил за свой счет старух, выкупал комнаты у наследников, прописывал мифических родственников. И мебель покупал старинную, и живописью обзаводился, а все было не то. Получилась квартира темноватой, неуютной. Обои в спальне были слишком пестрые, картины в гостиной слишком новые, ковры и занавеси очень темные. Все вышло как-то казенно и угрюмо, и не было уголка, где бы хозяин любил находиться. Милее всего ему была кухня, обставленная без претензий стандартной мебелью.