Изумрудное оперение Гаруды (Индонезия, записки)

Вот в храм вошла молодая семья: муж с женой, держащей на руках грудного ребенка. Они принялись методично обходить алтарь за алтарем, перед каждым шептать молитвы, жечь купленные тут же в храме палочки. Видимо, супруги были озабочены серьезной проблемой и решили, чтобы не ходить сюда несколько раз, за один заход испросить помощи сразу у всех покровителей. Каждому из них мужчина оставлял что-нибудь из подношений, добавлял к уже наваленным на столы грудам даров то пару апельсинов, то связку бананов, то горстку домашнего печенья. Все это молодой человек доставал из большого полотняного мешка, и этим он походил на раздающего подарки волшебника. Перед одним из наиболее богатых алтарей задержался чуть дольше обычного. Когда выложил жареного цыпленка, призадумался, помедлил, а потом пошарил рукой в мешке и к цыпленку добавил бутылку рисовой водки. Из этого можно было сделать вывод, что китаец питал надежду на особую милость со стороны этого божественного покровителя.

Во дворе храма жаром пылали построенные в форме пагод две каменные печи. К их закопченным отверстиям, из которых вырывались языки пламени, то и дело подходили люди. Прикрывая лица руками, они приближались к печам насколько могли и бросали в раскаленные зевы подарки душам умерших предков. Возле гудящих крутым пламенем печей вертелась старая горбунья в грязном тряпье. Ко всем она приставала с предложением отнести за них дары к огню. Зарабатывала на своем уродстве — старуха была мала, головой доставала лишь до нижнего края отверстия печи. Жар ей не мешал. Не боясь вырывающихся из печей языков пламени, она подбиралась к самым амбразурам и ловко закидывала подношения в самое пекло.

Основа религиозного мировоззрения китайца — вера в то, что человек обладает двумя душами: материальной и духовной. После смерти первая с телом погребается в землю, вторая возносится на небо. Витающие за облаками души родных надо регулярно снабжать «обувью», «одеждой», «деньгами» и прочим необходимым для «жизни». Вся эта бутафория делается в специальных мастерских при храме из бумаги и бамбуковых планок. А для «передачи» используются печи. С дымом к предкам отправляются подарки. Порой сюрпризы. Почившему в прошлом веке посылают, например, склеенный из бумаги «транзистор» или «телевизор».

В Старом городе толкучек, подобных Пасар-паги, несколько. На одной из них открыто торгуют контрабандой. Цены здесь, разумеется, ниже, чем где-либо. Но есть и большая вероятность приобрести подделку. Транзистор с маркой «Сделано в Японии» может оказаться собранным в кустарных мастерских Гонконга или Сингапура и проработает недолго. Здесь продают «швейцарские» часы, которые на деле являются швейцарским корпусом с нешвейцарской начинкой. Покупатель рискует приобрести джинсы «из США», не подозревая о том, что их сшили в соседней мастерской, в двух шагах от лавки.

Под крышей здания, неуклюжим, огромным утюгом лежащего рядом с причалом для шхун, разместился Пасар-икан — Рыбный базар. Его я учуял издалека по резкому запаху свежей рыбы, сладковатому душку гнили. Гнилым несло от жесткой травы аланг-аланг, которой был густо устлан пол рыбного торжища. Она была почти насквозь пропитана морской водой и, обдавая холодком, противно хлюпала под ногами. Первое, что я услышал, как только вошел в темноту зала, было пронзительное «Авас!» — «Поберегись!» Прямо на меня, полусогнувшись, неслись два парня с огромнейшей, до краев наполненной живым серебром корзиной. Свернуть они с таким грузом, разумеется, не могли, остановиться — тоже. Уворачиваться пришлось мне. Под громкий, но не злой смех индонезийцев.

Здесь было все, чем богаты индонезийские воды. В одном углу торговали большими рыбами: акулами и тунцами. Мясо этих великанов жесткое, пахучее. У акул срезаны плавники. Они высоко ценятся на китайской кухне, где из них готовят знаменитые супы и салаты. Мне предложили купить и качестве сувенира челюсти морской хищницы. Но похожие на согнутые пилы кости были так плохо обработаны, что пришлось отказаться от покупки.

В другом месте горами лежали лелех, сембилан и другие рыбы средних размеров. Возле рыбных куч, беззлобно перебраниваясь с торговцами, сидели женщины и выбирали рыбку за рыбкой, складывая их в корзину или пластиковый мешок. Потом мальчишки-подручные тащили отобранное к хозяину рыбной груды, восседающему, подобно божку, на столе с безменом в руках. Ни одна из женщин не ушла, не высказав внимающему с невозмутимостью идола торговцу все, что она думает о его совести. Но ни разу я не слышал, чтобы эти монологи принимали форму личных оскорблений, выливались в брань.