Изувер

Молчал и Койот, по-прежнему сидел в отдалении, слушал. Гнев Кашалота он разделял вполне.

Мочить надо было в первую очередь этого мента, Мерзлякова…

Резаный продолжал:

— Мамед сказал ему: «Капитан, я тебе заплачу, но я хочу услышать сумму. Сколько ты хочеть?» — «Пятнадцать „лимонов“. Я присмотрел один недорогой гараж, кое-какие деньги у меня есть». — «Так, понятно. А о чем же идет речь?» — «Речь идет о твоей жизни, Мамед. Или о жизни кого-нибудь из вас. Кашалот собирается кого-то из вас убить». — «Зачем?» — «Чтобы напугать вас.

Чтобы вы уехали отсюда. Или платили ему. Он хочет быть хозяином города…»

— Ну, падла-а-а! — простонал Кашалот.

— Но Мамед ему сначала не поверил, Борис, — Резаный шепелявил, морщился от боли, с собачьей преданностью и страхом заглядывал в глаза Кушнареву.

— Я же его на гуляв тюкрошу, если это все подтвердится! — Кашалот не слушал уже Резаного. — За пятнадцать «лимонов»!.. Сам пришел?!

— Сам, — снова подтвердил Резаный. — Мы ничего про такого Мерзляковане знали. Пришел, удостоверение показал, стал говорить…

Черные блестящие глаза Резаного зажглись надеждой. Он видел, что избрал правильную тактику. Сейчас надо во что бы то ни стало потянуть время, заставить Кашалота и его бандитов переключиться на этого мента, начать разбирательство. А там видно будет…

— С-с-с-сука-а! — Кашалот был вне себя, метался по подвалу, пинал все, что попадало ему под ноги: ящики, пустые консервные банки, пластиковые бутылки из-под «фанты»…

Резаный поднялся, протянул к нему руки:

— Борис! Поехали к нам, в гостиницу, тебе Мамед все расскажет. Мы не хотим с тобой воевать, мы…

— Мосол! Жук! — Кашалот не слушал пленника. — Живо в тачку и по газам! Одна нога здесь, другая там. Везите сюда Мерзлякова! Сейчас же!

Он должен быть на работе, в отделе… Скажете, что взяли одного интересного для милиции человека… Не называйте Резаного, понятно? Он догадается… В кабинет к нему не входите, позвоните по телефону, вызовите на улицу. Скажите, что я зову, что мы этого человека сами поймали. Он ко мне в киоск залез, оформить его надо. Пусть посидит… Понятно?

Мосол и Колорадский Жук кивали, отступая к двери. В следующую минуту наверху мягко заработал двигатель «Жигулей», и машина укатила.

— Ну, если брешешь!.. — Кашалот поднес к носу Резаного увесистый свой кулак. — Тебя на куски порежу. Понял?

Ждать пришлось недолго. Уже через час Мерзляков был в подвале. Шагнул к пленнику (Резаный так и сидел на ящике, опустив голову), рывком вздернул его за окровавленный подбородок, спросил с ходу, начальственно:

— Этот, что ли?

Вдруг нахмурился, вгляделся в лицо азербайджанца, отступил назад, к двери, затравленно озираясь на плотно окруживших его боевиков Кашалота.

— Ну, чего ты? Чего испугался? — ласково спрашивал Кашалот, нависая над Мерзляковым. — Знакомый, что ли?

— Да нет… Они, черные, все на одно лицо… — лепетал тот. — Так вы его в киоске поймали, да?

Это… это мы сейчас оформим, протокольчик и вое такое прочее… Или… что надо-то, Борис Григорьевич? Я что-то не врубаюсь!..

— Давай, Резаный, говори, — велел Кашалот. — Рассказывай все с начала. Как он пришел к вам, что говорил…

Гейдар дернулся от проколовшей его боли в позвоночнике (кто-то хорошо достал ему ногой), заговорил, комкая слова, морщась:

— Вот этот мент, капитан Мерзляков, приходил к нам в гостиницу, сказал, что ты, Кашалот, хочешь кого-то из нас убить для острастки, чтобы другие боялись… и взять город. Он потребовал за эту информацию у Мамеда пятнадцать «лимонов»…

— Было, капитан? — жестко спросил Кашалот.

— Да брешет он, брешет! — закричал Мерзляков, и красное его, распухшее от вина и хорошей жратвы лицо, казалось, вот-вот лопнет, как перезрелый помидор. — Я эту падаль первый раз вижу! Это же чудовищно — такое говорить! Такая грязь на сотрудника милиции!.. Борис Григорьевич, это же провокация, неужели ты не понимаешь?! Он специально это говорит. Как только у него язык поворачивается! Мало вы ему дали…

С этими словами Мерзляков выхватил вдруг из внутреннего кармана теплой кожаной куртки как оказалось, взведенный уже «Макаров» и выстрелил Гейдару Резаному прямо в сердце.

В подвале на какое-то время все онемели, потеряли дар речи и способность что-либо делать и говорить. Молча смотрели на лежащего и дергающего ногами азербайджанца, на черную дырочку пистолета, из которой в любую секунду так же вот могла вылететь смерть и положить рядом с Резаным любого из стоящих вокруг этого решительно настроенного милицейского капитана Лишь один Койот не растерялся: он спокойно, бесшумно, подошел сзади к Мерзлякову, велел ему:

— Брось пушку.

Мерзляков почувствовал прикосновение металла к своему затылку, разжал пальцы. «Макаров» звонко тюкнулся о бетонный пол. Колорадский Жук подхватил пистолет, подал его Кашалоту.

Кашалот, поигрывая «Макаровым», усмехнулся:

— Значит, свидетеля убрал, капитан? Лихо сработал, ничего не скажешь. Я и ахнуть не успел. Молодец. Но учти: мы все — свидетели. В случае чего, не сумеешь отказаться.