Изувер

Михаил Литовкин мог, наконец, признаться Марине, продавщице киоска, что с ним случилось, чтобы предупредить ее, чтобы она успела спрятать наркотики… В таком случае парень подписал себе приговор: зачем назвал Марину? Погорел сам — выкручивайся, а девку под удар не подставляй…

Нет, разговор с Мариной отпадает — это опасно для него самого. А поймать ее теперь просто: адрес известен, продавец в наличии. Небольшая хитрость и…

Конечно, с Мариной-продавщицей спешить не следует. Не нужно ее пугать. Она тут же поставит в известность своего хозяина, тот — поставщика наркотиков.

Надо подождать, подумать.

Все эти страхи-переживания отпали сами собой в тот момент, когда в кабинете раздался долгожданный телефонный звонок и Брянцев услышал знакомый и несколько взволнованный голос:

— Олег Иванович? Здравствуйте. Это Миша.

— Понял, Михаил. Где нам удобно встретиться? У тебя все нормально?

— Да, все в порядке… Встретиться… давайте где-нибудь подальше от вашего дома. У цирка, что ли? На остановке. Я тут недалеко.

— Давай. Машину нашу помнишь?

— На всю жизнь запомнил!

— Ну-ну, не надо так драматизировать. Все будет хорошо, Михаил.

— Надеюсь. В общем, жду, Олег Иванович.

— Договорились.

Вскоре Литовкин, увидев их довольно грязную машину, поднял руку (молодец, просит подвезти случайную тачку, соображает что к чему!), сел на заднее сиденье, еще раз сказал «здравствуйте» — и притих, как бы ожидая вопросов, не начиная сам разговора.

Омельченко повернулся к нему с переднего сиденья.

— Как настроение, Михаил?

— Нормальное. Отдохнул, выспался…

— Будем работать?

— Куда деваться?!

— Ну, опять… — Омельченко сдержанно засмеялся. — Миша, знаешь, что самое драматическое в этой ситуации?

— Что? — Литовкин хмуро смотрел на него.

— То, что ты на игле. А все остальное…

— Согласен. Отсюда и все беды. Я понимаю. Нормального вы бы меня не тронули.

Оперативники переглянулись.

— Ну, возможно, была бы какая-нибудь другая ситуация, Михаил. Жизнь-то, она разная… — Омельченко сидел вполоборота, положив локоть на спинку кресла. — Миша, мы можем помочь тебе. Ты молодой, симпатичный парень, зачем тебе эта гадость?

— Это не гадость, Андрей… забыл ваше отчество?

— Михайлович.

— А, легко запомнить… Ну вот, вы же не пробовали.

— Почему не пробовал? Пробовал. В Чечне когда служил. Когда над головой свои же снаряды рвались. Когда в грязи и в холоде месяцами сидели не жрамши… Попробовал, как же.

— Ну и как? — Литовкин с интересом глянул на офицера.

— Зараза. Никакого кайфа не получил. Блажь, распутство… Пропадешь, Миша! Брось! Как старший тебе советую… Большие дозы принимаешь?

— Да нет, обычные. Грамм-два.

— И как часто?

— Теперь уже два раза в неделю. Больше не выдерживаю.

— М-да.

Помолчали. Машина спускалась к водохранилищу. Был серый ветреный зимний день, ТЭЦ, как легендарный крейсер «Аврора», дымила всеми своими четырьмя трубами и, казалось, плыла.

Чуднб! Отсюда, с высокого правобережья, ТЭЦ — как на ладони, и сходство с кораблем максимальное. Несколько лет назад, до перестройки, когда еще жила Советская власть и праздновали по инерции очередную годовщину Великой Октябрьской, внешнее сходство теплоэлектроцентрали использовали в пропагандистских целях, по вечерам и в ночи полыхали, отражаясь в водохранилище, гирлянды лампочек, которые высвечивали, знакомый всему миру контур крейсера, и на борту его горели цифры: 1917–1985…

Как давно все это было! Сколько лет прошло!

— Проблемы с финансами есть, Михаил? — спросил Омельченко.

— Нет. Я же челнок, деньги у меня есть. Не нужно. — Литовкин понял намек.

— Кто-нибудь о нашей встрече знает? Из твоих знакомых, та девушка, у которой ты ночевал.

— Нет. Я же не чокнутый. Тайна — это когда знает один.

— Правильно. Спать будешь спокойнее.

Омельченко взял тон парня: говорил коротко, сжато — шел у них вполне деловой, сухой даже диалог. Брянцев молча вел машину.

— А вы объяснительную когда мне вернете, Андрей Михайлович?

— Ну… Не спеши. Да и чего ты беспокоишься?

Мы умеем хранить тайны.

— Я поработаю, я согласен. У меня сейчас нет выхода, я понимаю, Литовкин был заметно подавлен.

— Мы поможем тебе вылечиться, Михаил.

— Я сам вылечусь, если захочу. Брошу, и все.

— Конечно, многое от тебя самого зависит, но врачебная помощь все же нужна: хотя бы консультации, лекарства…

— Что я должен буду делать, Андрей Михайлович?

— Да ничего особенного. Общаться с теми же людьми, с которыми и общался. Ну и… иногда ответить на интересующие нас вопросы.

— А если конкретно?

— Конкретики пока не будет. Ты сам назвал Кушнарева — Кашалота. В какой-то мере он нас интересует, впрочем, как и все остальные. Ну, раз нас свел случай… Слушай, что там, возле киоска, или где ты можешь оказаться, будут говорить, какие станут называть имена. Вообще, будь полюбознательней. Все пригодится.

— Если я перестану колоться, мне не станут доверять.

— Правильно. Постарайся имитировать. Пакетики покупай, а колоться не обязательно, Миша. Что ты, в киоске, что ли, колешься? На глазах у этой продавщицы, Марины?