Извечные тайны неба

В Новое время, грубо говоря, начиная с XVII в., в связи с изменившимися социально-экономическими условиями радикальному переосмыслению подверглась исходная установка научного исследования. Бог перестал составлять сущность Природы и, тем самым, цель познания; он был отделен от Природы, вознесен на недосягаемую высоту и по большей части перестал волновать ученых. Человек же, невзирая на его якобы «божественное» происхождение, снизошел до положения части Природы, причем выяснение законов Природы на основе эксперимента и математизации кратчайшим путем вело его к увеличению власти над окружающим миром, к использованию им сил Природы, к его материальному обогащению. Наука всерьез занялась окружающей Природой, а изучение божественных сущностей было оставлено в удел философии и теологии. Пути науки и религии начали резко расходиться. Они вступили в непримиримый конфликт.

Каковы же главные черты научной революции, в результате которой средневековая наука, включая астрологию, уступила место науке Нового времени? Как мы уже сказали, они заключаются в смене оснований науки, пересмотре идеалов и норм научного творчества. В самом сжатом виде эта позиция образно выражена Галилеем. Он учил, что в мире существуют две книги. Одна – Библия – книга божественного откровения, и она «недоступна» ученым. Зато другая книга – книга Природы – написана на языке математики, и ее прочтение не зависит от религии; оно-то и составляет предмет истинной науки. Так Галилей подводил философское обоснование под право науки освободиться от пут церковных догм.

Всем примером своей жизни отстаивал Галилей идеалы новой науки. Как в капле воды его творческая установка отразилась в истории внедрения в практику телескопа. Мы уже упоминали, что Галилей не был первооткрывателем подзорной трубы. Он узнал об этой чудо-трубе от других. Больше того, историкам науки давно известно, что он не был и первым из людей, кто догадался устремить подзорную трубу в звездные выси. Совершенно независимо от Галилея и даже раньше Галилея внешний облик Луны с помощью телескопа зарисовал английский математик Томас Харриот. Одна из зарисовок Харриота, уцелевшая в архивах, датирована 29 июля 1609 года. Приоритет открытия Медичейских светил оспаривал у Галилея немец Симон Марий. В чем же дело? Почему потомки вот уже четвертое столетие преклоняются перед именем Галилея? Жизни и деятельности Галилея посвящены тысячи книг на всех языках мира, и нас гораздо меньше занимают биографии его современников Томаса Харриота и Симона Мария.

Да, Галилей не первым посмотрел на Луну, возможно и на Юпитер, и на Венеру. Но он был первым, кто благодаря настойчивости и проницательности ума в полной мере понял, «разглядел» великое значение своих открытий. У него хватило энергии выполнять наблюдения там, где другие останавливались, и хватало мужества во всеуслышанье сообщать миру о своих «крамольных» открытиях.

Что следует из анализа зарисовки Луны, выполненной Харриотом в 1609 году? Ясно следует то, что ее автор совершенно не отдавал отчета ни в физической сущности, ни в значимости выполненных наблюдений. Он честно зарисовал хитросплетение темных и светлых пятен на лунном диске, даже не задаваясь вопросом об их происхождении. Харриот вовсе не понял, что яркие точки вблизи границы света и тени являются освещенными Солнцем горными вершинами, а черные «острова» – тени на дне глубоких лунных кратеров. Из-за этого в его зарисовке современному астроному бросается в глаза множество курьезов и несуразностей.

Одна из зарисовок Луны, выполненная Галилеем. В отличие от Томаса Харриота, который увидел на диске Луны лишь беспорядочное чередование светлых и темных пятен, Галилей сразу же сделал правильные выводы об особенностях лунной поверхности

А что утверждал по этому поводу полгода спустя в «Звездном вестнике» Галилео Галилей? «… С полной уверенностью, – пишет он, – мы можем считать поверхность Луны не являющейся совершенно гладкой, ровной и с точнейшей сферичностью, как великое множество философов думает о ней и о других небесных телах, но наоборот неровной, шершавой, покрытой впадинами и возвышенностями, совершенно так же, как и поверхность Земли, которая то здесь, то там отмечается горными хребтами и глубокими долинами…»

Как видно на этом примере, Галилей не только сделал правильное заключение применительно к поверхности Луны. Он сразу же пошел дальше и дальше. Он подверг сомнению авторитет Священного писания по поводу идеальности небесных тел. Он правильно истолковал все остальные свои наблюдения. Он, наконец, сделал великий вывод, что телескопические открытия раз и навсегда утверждают правоту гелиоцентрической системы мира Николая Коперника.