Извек

— Табань,[57] приехали! — скомандовал Извек и тут же почувствовал как доски дёрнулись из—под ног. Едва успев ухватиться за ближайший щит, со страхом заметил как двое тоже покачнулись, но пальцы рыжего цепко держали кругляк скорлупы. Корабль замер, как выпь посреди осоки. Оба незнакомца сгорбились над яйцом. По ушам жахнуло, будто над головой лопнула гусельная струна, толщиной в руку. Палубу на миг заволокло дымом. Когда ветерок сдул белые клубы, в ладони мыслителя была узкая вершинка яйца, напоминающая чашу, только внутри её было черно, как в бездне. В руках рыжеволосого сияла вторая часть. В открывшемся срезе искрились чёрные кристаллы, мелькали непонятные пятна, проблёскивали части незнакомых вещей. Мыслитель вытянул вторую руку, разжал кулак и во все стороны брызнули лучи ослепительного света. Сотник зажмурился, а когда открыл глаза, это яркое уже впихивали в скорлупу. Судя по тому как напряглись пальцы рыжеволосого, упихать было не так легко. Наконец лучи утонули в мерцающем хаосе, и мыслитель выдернул руку обратно. От резкого движения, из яйца выпала и покатилась белая бусина. Извек остановил ногой, подобрал, протянул обратно. Рыжеволосый отмахнулся.

— Возьми себе, пригодится, их тут и так выше крыши, аж вываливаются, — он захлопнул скорлупу. — Порядок!

— А чё это за горох? Жемчуг? Так почему не блестит? Или не жемчуг…

— Желанья. Вернее, исполнение желаний, причем любых. Одна бусина — одно исполнение, а почему не блестит, не знаю. Вон у него спроси.

Он кивнул на молчаливого. Тот поднял голову, глянул на бусинку и негромко, будто оставаясь во власти печальных дум, заговорил:

— Заблестит, когда исполнится. Только… чёрной станет, — он умолк, но, поймав непонимающий взгляд Сотника, пояснил: — От гнева богов почернеет. Нам, вечным, не по нраву, если что—то без нашего ведома случится. А над людскими желаниями боги власти не имеют.

Он опять ушёл в себя, потеряв к разговору всякий интерес.

— О, как! — подмигнул Рыжеволосый. — Береги теперь. Такой горох под ногами не валяется и в огороде не растёт. Ну, швыряй. Да не желание, яйцо швыряй!

Извек потрясённо шагнул к борту, заглянул в чёрную воду. Подержал Кощееву реликвию на вытянутой руке и разжал пальцы…

В голове молотами стучали последние слова незнакомца: …нам вечным… без нашего ведома… От судорожной догадки потемнело в глазах, так который же из них. Захлопнул рот, собрался духом, оглянулся и опять уронил челюсть. На дракаре никого не было. Посудина сама собой разворачивалась к далёкому берегу.

Ворон топтался у кромки воды, отступал когда шипящая пена норовила подобраться к копытам и игриво отскакивал от брызг. Дождавшись когда хозяин спрыгнет с дракара, потрусил к нему. Сотник взобрался в седло, повертел в руке белую бусину и, развязав шнурок Мокшиного кошеля, кинул подарок к монетам, авось пригодится. Миновав каменные столбы оглянулся. Корабль резал волны вдалеке от берега, направляясь по одним богам известному пути…

Глава 21

Городище встретило Алтына всегдашней суетой. Шуму добавил необычный скакун Микишки. Сбежавшийся народ долго таращился на рогатого коня, ухали, гомонили, тыкая пальцами в тройные копыта, кивали на козлиный хвост и дивились странному окрасу. Сестра поглядела на алтына с привычной укоризной, мол, всегда у Микишки всё не как у людей, вот и конягу чудную где—то отыскал. На Дарьку глянула приветливо. Бабьим чутьём сразу угадала в чумазом парнишке девку. Кликнув мужа, оставила Алтына у конюшни устраивать Шайтана. Сама же, кивнув Дарьке, чтобы шла следом, направилась к дому. Огнев[58] молча определил козлоконю место, поставил кадушку с водой и только потом, почесав щёку, на всякий случай спросил:

— Жрёт как все? Или что—нибудь вроде пшеницы с мёдом?

— Как все, — успокоил Алтын и, погладив изогнутый рог, задумчиво добавил. — Хотя, кто ж от мёда откажется…

— Тогда и овёс сойдёт. — деловито заключил Огнев и сыпанул из мешка в берестяные ясли.

Шайтан жадно втянул воздух. Трепеща белыми ноздрями, чуть ли не отталкивая руки хозяина, нырнул узкой мордой в зерно. От вожделения даже заскрёб копытом по устилавшей пол, свежей соломе.

Солнце не сдвинулось и на палец,[59] а во дворе уже дымила баня. Мужчины, наскоро перекусив в светлой горнице, вертели в руках кружки с квасом. Коротали время за разговором, ждали когда женщины помоются. Скоро Калина кликнула, чтобы шли. Оба остолбенели, когда в дверях встретилась посвежевшая после бани Дарька. Платок скрывал остриженность волос, оставляя взору милое личико и ярчайшую синеву глаз. Чуть великоватая рубаха с вышивкой не скрывала гибкую фигурку. Шёлковый шнурок стягивал узкий в поясе стан, отчего внучка волхва напоминала молодую берёзку. Муж Калины задрал брови на лоб и заторопился к бане. Не менее удивлённый Алтын, с трудом оправился от столбняка, и с отвисшей челюстью поспешил следом.

— Ну и красавицу ты себе отыскал… — вполголоса протянул Огнев, покосившись на обескураженного Микишку.

Тот смущённо закусил губу и развёл руками. Задержавшись в дверях, оглянулся и, понизив голос обалдело оправдался.