Президент Гавирия узнал обо всем от Вильямисара за несколько дней до взрыва. «Речь идет уже не о жизни Марухи, а о спасении Картахены»,— убеждал его Вильямисар. В ответ президент поблагодарил за информацию, заверил, что правительство примет меры для предотвращения катастрофы, но ни в коем случае не поддастся шантажу. Вильямисару пришлось снова отправляться в Медельин, где с помощью Очоа все же удалось отговорить Эскобара от его намерений. Сделать это было не просто. До намеченного взрыва оставались считанные дни, когда Эскобар сообщил в срочном послании, что гарантирует жизнь пленным журналистам и откладывает взрывы бомб в крупных городах. Однако настроен он был категорично: если полицейские акции в Медельине будут продолжаться после апреля, от древней Картахены-де-Индиас не останется камня на камне.
Глава 9
Оставшись одна, Маруха понимала, что находится в руках тех, кто, возможно, убил Марину и Беатрис и теперь отказывается вернуть ей радиоприемник и телевизор, чтобы она томилась в неизвестности. Поэтому от настойчивых просьб она перешла к категоричным требованиям, кричала на охранников так, чтобы услышали даже соседи, отказывалась от прогулок и угрожала объявить голодовку. Ни майордомо, ни охрана этого не ожидали и не знали, как поступить. Бормоча бесполезные утешения, они ходили звонить по телефону и возвращались в еще большей растерянности. Ни призрачные обещания, ни угрозы не могли заставить Маруху отказаться от голодовки.
Никогда прежде она не чувствовала себя такой свободной. Поняв, что охране приказано обращаться с пленницей хорошо, ибо преступникам любой ценой нужно было сохранить ей жизнь, Маруха вовсю использовала этот козырь. Расчет оказался точным: через три дня после освобождения Беатрис, ранним утром, дверь неожиданно открылась и в комнату вошел майордомо с телевизором и приемником. «Сейчас вы кое о чем узнаете»,— предупредил он Маруху и тем же будничным голосом объявил:
— Донья Марина Монтойя умерла.
Вопреки его ожиданиям, Маруха восприняла известие так, словно всегда о нем знала. Наоборот, она бы удивилась, если бы Марину оставили в живых. Только когда эта весть дошла до сердца Марухи, она поняла, что очень любила Марину и многое отдала бы за то, чтобы новость оказалась неправдой.
— Убийцы! Все вы — убийцы! — крикнула она в лицо майордомо.
В этот момент в дверях показался Доктор и, пытаясь успокоить Маруху, сообщил, что Беатрис благополучно добралась домой, однако Маруха уже никому не хотела верить до тех пор, пока сама не увидит по телевизору или не услышит по радио голос Беатрис. Она почувствовала, что Доктор пытается сам себя оправдать.
— Теперь понимаю, почему вас так долго не было: должно быть, от стыда за то, что вы сделали с Мариной!
От неожиданности Доктор замешкался с ответом.
— За что,— наступала Маруха,— ее приговорили?
Он начал объяснять, что речь идет о мести за двойное предательство. «С вами все по-другому. Тут дело в политике»,— повторил он уже сказанное когда-то. Его слова доходили до Марухи, как сквозь стенку: играло свою роль оцепенение, которое вызывают мысли о смерти у тех, кто к ней близок.
— Расскажите, как это случилось. Марина знала?
— Клянусь, даже не догадывалась,— заверил Доктор.
— Не догадывалась? Этого не может быть! — настаивала Маруха.
— Ей объяснили, что перевозят в другой дом,— убеждал Доктор.— Приказали выйти из машины и идти вперед, потом выстрелили сзади в голову. Она не успела ничего понять.
Образ Марины в маске задом наперед, на ощупь шагающей в сторону воображаемого дома, еще долго преследовал Маруху бессонными ночами. Больше, чем сама смерть, ее пугал последний миг — сознание смерти. Утешало одно: коробочка с таблетками снотворного, которые она копила, как драгоценный жемчуг, чтобы проглотить целую пригоршню, прежде чем безропотно отправиться на бойню.
Наконец в полуденных новостях Маруха увидела окруженную людьми Беатрис в квартире, заставленной цветами, которую сразу узнала, несмотря на перестановки: это была ее собственная квартира. Правда, радость сразу сменилась досадой от этих перестановок. В библиотеке все устроили хорошо, так, как она и хотела, но стены и ковры были ужасного цвета, а танскую статуэтку лошади поставили в самом неудачном месте. Забыв о своем положении, Маруха начала громко ругать мужа и детей, будто они могли услышать ее с экрана: «Растяпы! Все перепутали, сделали не так, как я говорила!» Жажда свободы на мгновение свелась к острому желанию высказать им всем в лицо свое недовольство.
В круговороте переживаний потянулись безжалостные дни и бесконечные ночи. Марухе было страшно ложиться в кровать Марины, чувствовать запах ее одеяла и, засыпая, слышать в потемках ее дыхание, похожее на шуршание пчелы. Однажды ночью галлюцинации обрели пугающую реальность. Марина словно во плоти взяла Маруху за руку своей холодной, вялой рукой и шепнула ей на ухо: «Маруха».