Известие о похищении

Ко вторнику, вернувшись в Боготу, падре уже имел представление, что ему делать, и окончательно успокоился. В среду он вернулся к привычному распорядку: проснувшись в шесть утра, принял душ, надел черную сутану с клериканским воротничком, поверх нее, как всегда, белый плащ-накидку и начал обсуждать текущие вопросы с Паулиной Гарсон, своей бессменной секретаршей на протяжении половины жизни. В тот вечер его телевыступление было посвящено другой теме, не имевшей никакого отношения к завладевшим его мыслями делом. В четверг утром доктор Патарройо, как и обещал, дал положительный ответ на предложение о сотрудничестве. Падре не стал обедать. Без десяти семь он приехал в студию «Интрависион», откуда транслировалась его программа, и прямо перед камерой выступил с импровизированным обращением к Эскобару. Эти шестьдесят секунд полностью изменили его оставшуюся жизнь. После возвращения домой на него обрушились телефонные звонки со всей страны и лавина журналистов, с того вечера уже не терявших его из виду, пока он не выполнил свое обещание отвести Пабло Эскобара за руку прямо в тюрьму.

Развязка приближалась, но прогнозы оставались весьма смутными; общество разделилось на две части: большинство верило, что добрый монах — святой, но были и такие, кто считал его полусумасшедшим. В действительности, многое в его жизни свидетельствовало о здравом уме священника. В январе падре отметил восемьдесят второй день рождения, в августе исполнялось пятьдесят два года с тех пор, как он принял сан, и среди влиятельных колумбийцев он, безусловно, оставался единственным, кто никогда не мечтал стать президентом страны. Седая голова и белая шерстяная накидка поверх сутаны завершали образ одного из самых уважаемых в стране людей. Он сочинял стихи, в девятнадцать лет опубликовал книжку, потом, тоже в молодые годы, еще одну — под псевдонимом Старец. Затем последовала давно уже забытая премия за сборник рассказов и сорок шесть наград за общественную деятельность. И в горе, и в радости он всегда твердо стоял на ногах, любил светские развлечения, умел рассказывать и слушать анекдоты на любые темы, а в минуты откровений обнаруживалась его суть, обычно скрытая под пастушеской накидкой,— сантандерец до мозга костей.

Жил падре в крайне суровых условиях в пастырском доме прихода Сан Хуана Эудеса, в комнате с протекающим потолком, который не позволял латать. Спал на дощатой кровати без матраса и подушки, под покрывалом из цветных лоскутков в форме домиков, сшитым для него сердобольными монашками. Несколько раз ему предлагали перьевые подушки, но он отказывался, считая, что это противоречит Закону Божьему. Падре носил одну пару обуви, одну смену белья и неизменную белую накидку до тех пор, пока ему не дарили что-то новое. Ел мало, но с удовольствием, и умел ценить хорошие блюда и марочные вина, однако избегал приглашений отобедать в шикарном ресторане, чтобы никто не подумал, будто он платит сам. Однажды он увидел на пальце некой знатной дамы перстень с бриллиантом величиной с миндаль и заметил, глядя ей прямо в глаза:

— Такого сокровища мне хватило бы, чтобы построить сто двадцать домиков для бедняков.

Смущенная дама не знала, что ответить, а на следующий день прислала падре свой перстень вместе с сердечным письмом. На сто двадцать домиков денег, конечно, не хватило, но в конце концов падре их все же построил.

Паулина Гарсон де Бермудес родилась в Чипате, в Южном Сантандере, и в 1961 году пятнадцатилетней девушкой приехала вместе с матерью в Боготу, запасшись рекомендациями как хорошая машинистка. Так оно и было, зато она не умела пользоваться телефоном и делала столько орфографических ошибок, что ее труды невозможно было прочесть с первого раза. Однако, стремясь быть полезной падре, Паулина хорошо освоила и телефон, и орфографию. В двадцать пять лет она вышла замуж и родила сначала сына Альфонсо, потом дочь Марию Констансу — оба они стали инженерами-конструкторами. Паулине удалось так пристроить детей, чтобы не прекращать работу с падре, который передавал ей все больше прав и обязанностей. В результате он уже не мог обойтись без верной секретарши и начал брать ее с собой в поездки по стране и за рубеж, правда не одну, а с еще одним священником. «Чтобы избежать сплетен»,— поясняла Паулина. Она ездила с ним повсюду, хотя бы просто для того, чтобы надевать и снимать священнику контактные линзы, с которыми он никогда не мог справиться сам.