Известие о похищении

В последние годы падре оглох на правое ухо, стал вспыльчивым и сильно переживал из-за частичных провалов памяти. Во время молитвы он постепенно отходил от классических текстов, с упоением посвященного громко импровизируя что-то свое. Его слава блаженного росла вместе с верой людей в его сверхъестественную способность общаться с водными потоками и управлять ими. Ясная позиция падре в деле с Пабло Эскобаром заставила многих вспомнить слова, сказанные им в августе 1957 года после возвращения в страну генерала Густаво Рохаса Пинильи, готового предстать перед судом парламента: «Когда человек отдает себя в руки закона, он заслуживает глубокого уважения, даже если виновен». Когда перед самой смертью падре на очередном с трудом организованном «Миллионном Банкете» его друг спросил, что падре будет делать потом, тот ответил, как девятнадцатилетний юноша: «Мечтаю растянуться на лугу и смотреть на звезды».

На следующий день после своего телеобращения, без предупреждения и предварительной договоренности падре Гарсия Эррерос появился в тюрьме Итагуи, чтобы узнать у братьев Очоа, что можно сделать для сдачи Эскобара. На братьев Очоа он произвел впечатление святого с одним единственным недостатком: более сорока лет падре общался с людьми посредством ежедневных проповедей и не имел представления о делах, которые в обществе обсуждать не принято. Решающим стало мнение дона Фабио, считавшего, что падре послан провидением. Во-первых, с ним Эскобар не будет оттягивать встречу, как с Вильямисаром. Во-вторых, образ чудотворца сможет убедить сдаться и всю команду Эскобара.

Через два дня падре Гарсия Эррерос сообщил прессе, что установил контакт с организаторами похищений и выразил надежду на скорое освобождение журналистов. Вильямисар немедленно встретился с падре в студии передачи «Минута с Господом». Он сопровождал падре в следующей поездке в тюрьму Итагуи, где в тот же день начались томительные секретные переговоры, которые должны были завершиться сдачей Эскобара. Все началось с письма, продиктованного падре в тюремной камере братьев Очоа и отпечатанного Марией Лиа на машинке. Стоя перед ней, падре, как всегда, без подготовки диктовал привычным назидательным тоном со знакомым по телевизионным проповедям сантандерским акцентом. Он предложил Эскобару вместе искать пути к миру в Колумбии. Выражал надежду, что правительство назначит его, падре, гарантом «соблюдения твоих прав и прав твоей семьи и друзей». Но предупреждал, чтобы Эскобар не требовал от правительства невозможного. Прежде чем закончить «искренним приветом», падре сформулировал практическую цель своего письма: «Если ты считаешь, что мы можем встретиться где-нибудь в безопасном для нас обоих месте, скажи мне».

Через три дня Эскобар прислал ответ. Он соглашался сдаться ради мира в стране. Давал понять, что не ждет для себя помилования и намерен требовать не уголовного, а лишь дисциплинарного наказания для полицейских, бесчинствовавших в медельинских предместьях, но подтверждал неизбежность ответного террора. Он писал, что готов признаться в каком-либо преступлении, хотя и уверен, что ни один судья в Колумбии и за ее пределами не располагает достаточными для суда уликами, и выражал надежду, что его соратники будут пользоваться равными гарантиями безопасности. Вопреки всем ожиданиям, письмо не содержало ответа на предложение падре о встрече.

Падре обещал Вильямисару, что постарается не разглашать ход переговоров, и первое время почти держал слово, но свой детский авантюризм побороть не смог. Вокруг него возник такой ореол надежды, столь пристальным оказалось внимание прессы, что с некоторых пор священник не мог сделать и шагу без толпы репортеров и передвижных теле- и радиоустановок, сопровождавших его до самого порога дома.

Вильямисар, действовавший пять месяцев в обстановке полной секретности под уже привычным контролем Рафаэля Пардо, опасался, что несдержанный язык падре Эррероса поставит под угрозу весь ход операции. Чтобы заранее подготовиться к возможным действиям падре, Альберто тайком от него обратился за помощью и заручился поддержкой тех, кто был ближе всех к священнику, прежде всего Паулины. 13 мая Вильямисар получил письмо от Эскобара, в котором тот просил привезти падре в Ла-Лому и задержать его там на необходимый срок. В письме говорилось, что речь может идти как о трех днях, так и о трех месяцах, поскольку Эскобару требовалось лично проверить каждый шаг. Не исключалось, что в последний момент встреча не состоится из за каких-либо проблем безопасности. С счастью, падре был готов участвовать в любом деле, избавлявшем его от сонливости. 14 мая в пять часов утра Вильямисар постучал к дверь дома, где жил падре, и застал его за работой, словно на улице уже был день.

— Собирайтесь, падре,— сказал он ему,— мы едем в Медельин.