Извилистые тропы

А время летело, приближалось историческое для нашей семьи воскресенье. В это утро нас с Марфой разбудили чуть свет. Накануне приехала из Кажлодки тётя Поля, собрались и другие родственники – все суетились, скребли стены, потолок, обтирали окна. Тётя Арина крутилась вокруг Акулины и нахваливала жениха: «Трохим, – убеждала она мою сестру, – будет хорошим мужем. Не ленивый, по хозяйству всё знает: и пашет, и боронует, и косарь отменный. А уж скромник! На улицу носа не кажет, с девчатами не балует, всякие приличия блюдет. Будь и ты с ним поласковей, Акулина, не груби ему, не упусти, золотко, свое счастье».

День выдался наславу. Небо синее, снег на солнце огнями играет, мороз ядрёный, и кажется: тронь воздух – зазвенит. Мы то и дело выбегаем на улицу и смотрим в сторону Гальчевки: не едут ли? Но – никого.

Тётя Арина и тётя Поля начали меж собой шептаться: неужто раздумали сватья, почему их так долго нет? Отец всё молчал, но потом и его прорвало: «Ах, мерзавцы, виляют чой-то, мать их растак!..»

Но вот с улицы донеслось: «Едут! Едут! Сватья едут, Акулину сватать!».

Мы с Марфой выбежали на дорогу и увидели вороного жеребца, впряженного в сани. На санях сидели трое, мы догадались, что это Акулинин жених Трохим с отцом и матерью. Взмыленный жеребец остановился под нашей ветлой, и тут же подкатили розвальни со свахой Графой и крестным жениха. Посмотреть на гальчевских гостей собралось полсела. Невесту все знали, а вот жениха ещё не видели. Я ведь тоже знал о нём только понаслышке. А теперь вот он, весь как есть: дорогая шуба до пят, на голове каракулевая шапка. Наверняка Акулине понравится – экий красавец! И отец был в богатых шаболах: из-под тулупа выглядывала шуба, ну а под ней, надо думать, ещё сто одёжек. Старик был огромным, седая борода придавала ему сходство с дедом Морозом. Веки шелушились, и казалось, будто они припорошены инеем. Старик легко вылез из саней, отряхнул подол тулупа от налипшей снежной пыли и обвёл всех спокойным, хозяйским взглядом, будто он и здесь был всему голова. Что касается его половины, то и тут сваха Графа против правды не согрешила: Матрена Яковна, моложавая, голубоглазая, кругленькая, словно располневшая ангелиха с обрезанными крыльями, стояла подле хозяина своего и одаривала любопытствующих сельчан кроткой улыбкой. Каждый, кто видел её, думал о ней не иначе, как о «лапушке», и Матрена Яковна чувствовала это и воспринимала как должное. Крестный жениха что-то объяснял ей на пальцах, она отвечала ему всё той же кроткой улыбкой, и это продолжалось до тех пор, пока сваха Графа не позвала всех в избу.

Я нырнул в горницу первым, успев предупредить девчат, что «уже идут». При свете керосиновой лампы девушки вышивали подарки сватам. Невеста среди них ничем не выделялась, и, если бы жених мог выбирать, он бы, пожалуй, растерялся: так все были пригожи и милы.

С клубами морозного пара через порог повалили гости. Первым вошёл жених, за ним его отец с матерью, крестный Еремей и сваха Графа. Все помолились на образа.

– Здорово живёте! – задубелым басом поприветствовал хозяев Филипп Евстахич и выложил на стол ковригу ситного.

Оставив на сундуке тулупы, шубы и шапки, гости прошли к столу. Чинно расположились: гальчевские по одну сторону стола, а мой отец со своими кажлодскими свояченицами и свояками – по другую.

Матрена Яковна, посерьезневшая и уже не похожая на ангелиху, без всяких вступительных иносказаний приступила к делу.

– Мы приехали сватать вашу дочку Акулину, – сказала она так, словно сообщала деликатного характера новость. При этих словах пухлые щёчки её загорелись, но речь не сбилась и не стала цветистей; говорила Матрена Яковна короткими продуманными наперед фразами, ясными и прозрачными, как её глаза. – Согласны вы отдать её за нашего сына Трохима? Вот он перед вами. О невесте мы всё наперёд разузнали. И желаем взять её в свою семью. Трохим тоже оченно согласный, он родителей завсегда слушается. Мы и старших сыновей так женили, сами невест для них выбирали. И все счастливы. И Трохиму будет мило.

Акулина слушала будущую свекровь, нет-нет кидала взгляды на суженого. Тот тоже косил глаза в сторону девушек, гадая, какая из них его невеста.

Матрена Яковна умолкла, и теперь все ждали, что ответит отец невесты. А ответ у моего отца давно был заготовлен.

– Мы тут всё так и сяк прикинули, – разбежисто заговорил он, – и слово наше такое. Акулина, то бишь дочь моя, пойдёт за вашего сына Трохима Филиппыча через такие вот мои сусловия. Обещай, сват, моей дочке суконную шубу и поддёвку, две пары хромовых сапог, два пуда мяса, пять вёдер вина и тридцать рублёв. И на том весь сказ. Такое наше слово или условие, как хошь.

Старик Гуреев побагровел и приподнялся с места.

– Сва-а-ат, да ты в своём ли уме? – прогудел он. – Разорить меня вздумал? Половину поубавь, поубавь!..

Отец упёрся. И начался торг.

Свёкр убеждал отца в том, что отроду не слыхивал подобных цен за невесту, хотя на свете пожил немало, седьмой десяток разменял.