Извилистые тропы

– Я двух сыновей женил, и мне их свадьбы втрижды дешевле обходились! Да мой Трохимка и не стоит таких расходов! Давай-ка, Фокеич, половину уступи! Ровно половину!

Отец выбросил через стол дрожащую дулю – и застрелял в Гуреева непотребными для столь торжественного момента словами:

– Твою мать, Евстахич! Выкусь-ка! Твой плешивый щенок не стоит, ну а моя дочь – статья особая! А что не по карману тебе – не моя забота! Другую сыщи, подешевше! Какую ни то кособокую! А то, ишь, запел лазаря, холера тя в кошелёк!

Сват осатанело моргал, будто пытался стряхнуть с век белесую шелуху. То ли от глазной, то ли от нервной болезни глаза его закраснелись, и шелушащиеся веки теперь придавали ему сходство не с дедом-Морозом, а с шелудивой дворнягой. Дрожащие пальцы старика шарили в густой бороде, словно выискивали в её мудрой проседи равноценные по выразительности ругательства. Похоже, он не нашёл их. Дрожащим, но полным достоинства голосом, Филипп Евстахич обратился к своим:

– Трохимка! Матрена! Еремей! Нам тут карету подали. – И первым вышел из-за стола.

Запахло катастрофой – и в спор вмешалась тётя Арина. Перво-наперво она успокоила Филиппа Евстахича, уговорила его снова сесть за стол. Потом взялась за своего не в меру горячего деверя, то бишь моего отца, и стала убеждать его в том, что уступить необходимо.

В наполеоновские планы отца попятная, разумеется, не входила, но деваться было некуда, и, прижатый разумными доводами свояченицы, он отступил и уступил, что, правда, не обошлось без новых бурных сцен.

Дальше церемонию сватовства повела своей многоопытной рукой сваха Графа. Наполнив две чарки вином и подняв их для обозрения, как вещественное доказательство примирения двух сторон, она настроила голос на торжественный лад и препоручила ему роль глашатая любви и согласия между женихом и невестой. Голос не подвёл, речь прозвучала складно и возвышенно, и даже мне захотелось, чтобы Акулина наконец подняла глаза на своего жениха и показала бы этим, что невеста – она, а не какая-нибудь другая из её подруг.

Но Акулина и бровью не повела.

Тётя Арина наклонилась к ней, зашептала так, что слышали все:

– Ну, золотко, подойди к столу да выпей с женихом.

Акулина покраснела до кончиков ушей, поднялась. Сваха подала чарки – сначала жениху, потом невесте.

– Дай вам бог счастья! – пожелала она. – И детушек! Таких же пригожих и умненьких, как твои, Акулина, свёкр и свекровь. Ну до дна, молодые! До дна!

Жених и невеста продолжали держать свои чарки, опустив глаза.