Извилистые тропы

Эти строки — великолепный образец его остроумия и его стиля. Перед глазами сама собой возникает картина: Бэкон сидит в своем кабинете в Грейз инне; вокруг него избранный круг студентов-правоведов и двое-трое самых близких друзей; и, уж конечно, один из них Тоби Мэтью. Ученый советник его величества читает вслух страницу рукописи, которую держит в руках, и время от времени бросает на внимающих ему добродушно-насмешливый взгляд своих живых светло-карих глаз.

«Я ни в коем случае не хочу, да это и невозможно, сколько бы я ни старался, изменить решение эзоповского петуха, который предпочел ячменное зерно драгоценной жемчужине; или решение Мидаса, который признал победителем музыкального состязания не покровителя муз Аполлона, а бога стад Пана; или решение Париса, который выбрал красоту и любовь, а не мудрость и власть; или решение Агриппины, которая захотела получить империю ценой чудовищного преступления (и пусть ее сын убьет мать, чтобы стать императором); или решение Одиссея, который предпочел бессмертию состарившуюся жену. Все они выбирали не яркое и прекрасное, а обыденное, заурядное; да сколько мы знаем примеров, когда побеждает привычное. Так было раньше, так остается и сейчас. Однако есть люди, которые всегда принимали и будут принимать решения, основываясь на знании, которое не предаст: „Justificata est sapientia a filiis“ — „Правоту мудрости подтверждают ее дети“».

Потом Фрэнсис с улыбкой закрывает рукопись, и начинается обсуждение, потому что он, как рассказывает его первый биограф священник доктор Рэли, который впоследствии поступил к нему на службу, «был не из тех, кто полностью завладевает разговором и не дает никому рта раскрыть, напротив, он любил, чтобы все его собеседники непременно высказывались в свой черед. И потому предлагал кому-нибудь из них рассказать о предмете, в знании которого он особенно искушен и будет рад о нем поговорить. Что до него самого, он не опровергал ничьих суждений, но зажигал свой факел от каждой свечи».

Мы не знаем, обедал ли Фрэнсис в этот период своей жизни в просторном холле Грейз инна или в своей собственной квартире в обществе избранных друзей, но он, как и его покойный брат Энтони, был большой гурман.

«В молодости он любил легкие и нежные сорта мяса, — пишет доктор Рэли, — домашнюю птицу, дичь; но постепенно вкусы его сделались более основательными, и он стал отдавать предпочтение свинине и говядине, то есть мясу, что поступает с бойни, потому что оно способствует образованию более насыщенных и стойких жизненных соков в нашем теле; в соответствии с этим он и выбирал блюда, хотя на его столе бывали не только свинина и говядина».

«Свинина с бойни» вызывает в воображении подвешенную на крюк и истекающую кровью огромную свиную тушу, которую разделывают мясники, и потом повар будет жарить мясо для стола ученого советника. Неудивительно, что «раз в неделю он принимал за полчаса до еды (не важно, был ли это обед или ужин) настойку ревеня, смешанную с белым вином и пивом, которая не позволяет организму обезвоживаться, но выводит из него грубые жидкости, ни в малой степени не отнимая ни сил, ни бодрости духа, как отнимает потение». Вероятно, злосчастное действие ревеня как раз и помешало Фрэнсису посетить герцога Нортумберленда два года назад, но со своей привычкой он не расстался. Что касается моционов, то, как сообщает нам доктор Рэли, он «любил давать небольшой отдых голове, чередуя занятия с пешими прогулками, иногда выезжал на свежий воздух в карете или верхом, иногда играл в шары», хотя эти наблюдения Рэли относятся к более поздним годам жизни его патрона, так что, возможно, в 1605 году он предавался отдыху несколько другого рода. Мы ни в коем случае не должны забывать, что Эли-плейс, он же Хаттон-Холл, где жила Элизабет Хаттон, находился совсем недалеко от Грейз инна, а эта пылкая особа и ее бывший поклонник никогда открыто не порывали отношений.