Извилистые тропы

Энн Бэкон умерла в возрасте восьмидесяти двух лет, но о ее последних годах в Горэмбери мы знаем только то, что она «совсем выжила из ума», как писал епископ Гудмен. Похоронили ее в церкви Святого Михаила в Сент-Олбансе. Если о ком поистине и можно было сказать: «наконец-то отмучилась», так это о ней. Она страдала всеми старческими немощами — была прикована к постели, не могла есть без посторонней помощи, ходила под себя, и можно только надеяться, что вдовы или дочери ее бывших верных слуг, «добряка» Финча, Тома Готерема и других, заботились о ней до конца. Что до ее невестки Элис, о которой, увы, мы знаем так мало, хотелось бы думать, что она проявляла доброту и сострадание к старой свекрови, которая так страстно мечтала о внуках от своих сыновей Энтони и Фрэнсиса, но так их и не дождалась.

По крайней мере письмо Фрэнсиса к сэру Майклу Хиксу свидетельствует о его добром отношении к матери, а то обстоятельство, что он в своем завещании пожелал быть похороненным в церкви Святого Михаила, «ибо там покоится прах моей матери», показывает, что, несмотря на хлопоты и беспокойства, которые она всем причиняла, впав в старческое слабоумие, он надеялся упокоиться с ней рядом, когда придет его срок.

Что касается литературных успехов Фрэнсиса за прошедший год, то после трактата на латыни «De Sapientia Veterum», вышедшего в свет в 1609 году и привлекшего к себе довольно большое внимание, он не напечатал ничего. Это была та самая книга, которую он послал Тоби Мэтью в феврале 1610 года и о которой писал: «Посылаю Вам небольшую вещь, которая начала завоевывать мир. Говорят, моя латынь стала чистой, как серебро, и ее считают образцом. Если бы Вы были здесь до выхода книги, я представил бы ее на Ваш строгий и взыскательный суд».

В «De Sapientia Veterum» Фрэнсис пересказывает сюжеты тридцати одного мифа Древней Греции, давая им свое собственное толкование; рассуждает о том, как они возникли, как влияли на мысли и поступки людей на протяжении столетий. Неудивительно, что книга пользовалась таким успехом у его современников, да и в наше время те, кто любит античные мифы и легенды, читают ее с огромным интересом. Любопытно, что Фрэнсис, такой непримиримый противник греческих философов, с великим уважением относился к мифам и легендам, считая их иносказаниями, которые с древнейших времен помогали человеку понять самого себя. Он всегда глубоко вдумывался в сочинения античных писателей и часто цитировал их и в своих политических выступлениях, и в философских трудах; но сейчас его ум, казалось, пытается проникнуть в доисторические времена и ответить на вопрос, не населяли ли тогда землю существа, которые обладали более высоким разумом, и не они ли оставили это богатство мифов и аллегорий в назидание тем, кто придет на землю после них. Читая пересказ и толкование Бэконом тридцати одного древнегреческого мифа, понимаешь, что эта книга писалась им в период творческого взлета, когда он был временно свободен от участия в политической деятельности и мог направить свое воображение на разработку идей, которые его занимали.

Судя по всему, особенно его волновал миф об Орфее, певце и музыканте, наделенном волшебной силой искусства, которому покорялись даже дикие звери и которого растерзали насланные разгневанным Вакхом менады; Фрэнсис проводит сравнение между судьбой Орфея и судьбой, которая ожидает нашу собственную страну, если ее начнут опустошать мятежи и войны. «И если эти бедствия будут продолжаться, они скоро погубят и литературу, и философию, растерзают их в клочья и надо будет собирать останки, как собирают выброшенные на берег обломки погибшего корабля; наступит эпоха варварства, воды источника Гиппокрена уйдут под землю и лишь долгое время спустя, после предначертанных судьбой превратностей истории, вырвутся наружу, скорее всего в другом месте, на другой земле, где живут другие народы».

Фрэнсис с горечью говорит о коварной, губительной власти Вакха над человеком, он вселяет в него страсть, которая торжествует над рассудком. «В этой аллегории особенно поражает то, что Вакх щедро одаривает своей любовью тех, от кого другие отвернулись. Ведь всем известно, что страсть жаждет того, что отвергает опыт. И пусть все, кто, потворствуя своим желаниям, готов в пылу погони отдать все ради удовлетворения своей страсти, знают: что бы ни было предметом вашего вожделения — почет ли, богатство, или любовь, слава, знания, да что угодно, — вы гонитесь за пустым призраком, за тем, чего люди испокон веков домогались, но, добившись, с отвращением отбрасывали».