Извилистые тропы

Неожиданно горькие слова, они наводят на мысль, что Фрэнсис, когда писал их, переживал очередной приступ меланхолии, которая время от времени охватывала его, но от меланхолии не остается и следа, когда он берется за миф о Прометее, который похитил у богов на Олимпе огонь, чтобы отдать его людям, и был приговорен Зевсом к вечной казни, однако Геракл его освободил. Фрэнсис заключил свое толкование этого мифа, сравнив его с таинствами христианского вероучения. «Геракл, плывущий в утлой золотой ладье, чтобы спасти от мук Прометея, с несомненностью напоминает нам образ Бога-Слова, спешащего в хрупкой оболочке своей плоти искупить грехи людей», — пишет он.

De Sapientia Veterum Фрэнсис посвятил «вскормившей его матери» — Кембриджскому университету, а также своему кузену графу Солсбери, лорду государственному казначею Англии и канцлеру университета.

Наступил 1611 год, но перспектива занятости в государственных делах так и не открылась. Парламент не был созван, а предложение написать историю нынешнего правления, с которым он обратился к королю, не встретило поощрения. Его величество не заинтересовался этой идеей: все его внимание было целиком сосредоточено на его собственном Эндимионе — Роберте Карре, которого он готовился сделать кавалером ордена Подвязки и виконтом Рочестерским. Что ж, нет так нет. Фрэнсис оставил эту мысль. Его изобретательный ум обратится к другим замыслам, к другим планам. Он будет строить, разбивать парки, завершит свои эссе; а поскольку король сейчас только и делал, что охотился и развлекался со своим постельничим, больше у него ни на что времени не оставалось, то Фрэнсис на сей раз посвятит свои эссе тому, кто с Божьего соизволения станет преемником Якова I, — принцу Уэльскому.

8

Вероятно, Фрэнсис Бэкон завершил работу над эссе месяца за два — трудно представить себе, чтобы он посвятил им весь 1611 год. Его биограф Джеймс Спеддинг высказывает предположение, что он в это время просматривал и редактировал свои выступления — не слишком-то интересное занятие для самого выдающегося ума своего времени.

Его современник актер и драматург мистер Уильям Шакспер, житель Лондона и уроженец Стратфорда, имел возможность увидеть на сцене три свои пьесы, написанные в нынешнем году. «Цимбелин» и «Зимняя сказка» были поставлены в театре «Глобус» на Бэнксайде в мае, из «Календаря придворных празднеств и увеселений» мы узнаем, что 31 октября, в День всех святых, в Уайтхолле перед королем была сыграна «Буря». Ученые умозаключают, что автор стал более умиротворенным, смуглые леди остались в прошлом, героини всех трех пьес — молодые простодушные женщины Утрата, Имогена, Миранда — вдохновлены, как полагают некоторые, образами дочерей актера-драматурга Сьюзен и Джудит. Сьюзен в 1611 году было двадцать восемь лет, а Джудит двадцать шесть. Сьюзен была уже замужем, у нее был ребенок трех лет. А может быть, автора вдохновляла совсем другая женщина, женщина, которой только что исполнилось девятнадцать?

В 1611 году двор безудержно увлекался масками, обожавшая их королева была в восторге, а появление в четвертом акте «Бури» Юноны и Цереры в окружении нимф перекликается с «De Sapientia Veterum». Разбитый бурей «корабль стоит на якоре в той бухте, куда меня призвал ты как-то в полночь сбирать росу Бермудских островов»[16], как докладывает Ариэль Просперо, — отсылка к реальному событию — гибели судна «Адмирал», принадлежавшего компании «Торговля с Виргинией». Возможно, Уильям Шакспер имел акции этой компании, так же как Фрэнсис Бэкон и его патрон граф Саутгемптон. Как бы там ни было, тема кораблекрушения была модной. Гонсало, «старый честный советник короля Неаполитанского» из «Бури», произносит во втором акте монолог, в котором, как утверждают исследователи, Шекспир высказывает мысли, почерпнутые из эссе Монтеня в английском переводе; томик эссе с его подписью хранится в Британском музее.

Уильям Шакспер, как и Фрэнсис Бэкон, был несомненно ботаник, его пьесы полны благоухания полевых цветов, это хорошо известно внимательному читателю. Мы не можем сказать, в какой мере можно было сравнивать сад его дома Нью-Плейс в Стратфорде, который он купил в 1597 году у Уильяма Андерхилла (единоутробного брата первого мужа леди Хаттон), с садами Горэмбери, потому что, к несчастью, в 1759 году дом в имении был снесен; но Нью-Плейс находился в центре городка и вряд ли давал возможность разгуляться воображению. Возможно, это был всего лишь скромный цветник, радующий глаз весной, так что его хозяин мог с полным основанием распевать, как Автолик в «Зимней сказке»:

Нарциссы в полях расцвели,
Как рады красотки весне!