Извилистые тропы

Джорджа Вильерса, так недолго живущего при дворе, среди нескончаемо плетущихся интриг и вечной зависти, сейчас, на этом этапе его карьеры, политика не привлекала. Он хотел всем нравиться, ни с кем не враждовать, а теперь, когда Сомерсет попал в немилость и, уж конечно, никогда больше не появится на сцене, Вильерс оказался вдруг в совершенно неожиданном положении: все без исключения при дворе перед ним заискивали, ведь он — признанный фаворит государя, совсем не похожего на свою предшественницу, которая хлестала Роберта Деверё по щекам, если ей что-то было не по нраву.

Джордж Вильерс был, в сущности, совершенно беззащитен, ведь любой мог воспользоваться его неопытностью, а желающих было хоть отбавляй. Фрэнсис Бэкон знал, что королева Елизавета держала все дела государства в своих руках, к тому же к ее услугам были опытнейшие и талантливейшие государственные деятели. С королем Яковом все обстояло совсем не так. Да, он был монарх и ни на миг не забывал об этом, но его не интересовала деятельность правительства, не интересовала сложная структура английского парламента, возможно, потому, что он толком не разобрался в системе правления. Именно по этой причине он предоставил такую огромную свободу распоряжаться делами государства графу Сомерсету и клану Говардов; гораздо проще пустить все на самотек, а самому охотиться в лесных угодьях, надеясь, что все как-то уладится, проблемы — в том числе и финансовые — решатся сами собой. Фрэнсис Бэкон знал, что характер у Джорджа Вильерса гораздо более покладистый и уступчивый, чем у Сомерсета, и если его величество, наскучив каким-нибудь государственным делом или впав в досаду, скажет ему, как говаривал Сомерсету: «Займитесь этим вы, поступайте, как считаете нужным», — то неопытный молодой человек окажется жертвой опасных и к тому же соперничающих друг с другом интриганов, чьи противоречивые советы в конце концов поставят под угрозу безопасность королевства.

Мечты Фрэнсиса, родившиеся в первые годы правления нового монарха, когда у него не было должности, достойной его гения, и он хотел стать ректором какого-нибудь университета или колледжа, где можно было бы формировать мировоззрение юношей и учить их понимать все отрасли знания, чтобы они с наибольшей пользой служили своей стране, не были пустыми фантазиями. В Джордже Вильерсе он видел такого студента, который хочет, нет, жаждет знаний, его вознес так высоко случай, чудо; перед Фрэнсисом был ученик, которого он мог воспитывать, наставлять, и двадцать два года разницы в возрасте вовсе не были помехой, скорее помогали. Джордж Вильерс будет внимать ему, как внимала своему наставнику аудитория в Redargutio Phisosophiarum. Как внимали студенты в Грейз инне, как внимал Тоби Мэтью, который все еще находился в изгнании в Италии. Кстати, Тоби познакомился и подружился с Джорджем Вильерсом, когда фаворит путешествовал по Европе. Роберт Деверё не нуждался в советах по поводу политических дел и международных отношений, он во всем этом разбирался не хуже Фрэнсиса Бэкона. Его нужно было только предостерегать, чтобы он держался от всего этого как можно дальше и был всего лишь придворным и приближенным королевы, а самое главное — не добивался бы расположения народа и не искал воинской славы. Что касается Джорджа Вильерса, то более чем вероятно, что потворствующий своим слабостям король просто вынудит его заниматься политикой, и в таком случае ему следует научиться этому ремеслу.

В августе 1616 года Джордж Вильерс стал виконтом Вильерсом, и генеральный прокурор послал ему из Горэмбери поздравительное письмо. Воспользовавшись случаем, он также написал в это же время молодому человеку длинное письмо с наставлениями, касающимися его будущего. Как отнесся к этим поучениям Вильерс, нам неведомо. После смерти Фрэнсиса Бэкона среди его бумаг были найдены и опубликованы два варианта этого письма, разительно отличающиеся друг от друга. Первым был, по всей видимости, более короткий вариант, возможно, Фрэнсис сочинял его, сидя в своей библиотеке в Горэмбери или в уголке длинной галереи, и при этом ему представлялось, что он — глава Тринити-колледжа в Кембридже, где учился он сам, или колледжа Магдалины в Оксфорде, и обращается он пусть не к наследнику трона, но к почти столь же высокой персоне — царствующему фавориту.