И как раз в это время, в начале марта, Фрэнсис Бэкон узнал, что два бывших участника судебных процессов обвиняют его в том, что несколько лет назад он получил от них деньги за благоприятный исход дел, и теперь обвинения во взяточничестве и коррупции должны быть официально выдвинуты против него и в палате общин, и в палате лордов.
Удар был сокрушительный. Ошеломленный Фрэнсис Бэкон отказывался верить. Это невозможно, немыслимо. На него никто никогда не оказывал давления, желая добиться благоприятного или неблагоприятного исхода дела. О чем идет речь? О подарках? Да, подарки он принимал — в Новый год, в день рождения, много разных подарков от благодарных клиентов, но взятки? Взяток он не брал никогда и никогда не принимал подарков, которые бы повлияли на его решение.
Ему назвали имена двух жалобщиков. Кристофер Обри, кто бы это мог быть? Потом он вспомнил, да, канцлерский суд рассматривал его иск, а Фрэнсис ускорил прохождение дела. Этим занимался один из его помощников сэр Джордж Гастингс. Сто фунтов в виде вознаграждения за труды? Полнейшая ложь. Может быть, сэр Джордж знает истинную подоплеку.
Эдвард Эджертон? Да, его иск тоже застрял. Эджертон подавал в канцлерский суд много исков, и, возможно, Фрэнсис ускорил судопроизводство по нескольким из них. Таз и кувшин для умывания стоимостью пятьдесят гиней? Вполне возможно. Он как раз готовился переехать в Йорк-Хаус, и многие дарили ему в это время подарки. В законах королевства нет положения, которое бы запрещало лорду-канцлеру принимать подарки. Он может привести доказательства в подтверждение своей правоты… а, кстати, может ли? Всплывали все новые имена, появлялись все новые обвинители, была создана комиссия для принятия показаний у этих обвинителей под присягой, и наконец-то лорд-канцлер начал прозревать: он попал в беду, в большую беду. Теперь уж не «тяжесть в голове и спутанность мыслей», не «меланхолия и разбитость» уложили его в постель — от поразившего его удара он серьезно заболел.
Лорд-канцлер слег в Йорк-Хаусе, к нему призвали докторов, и несколько дней ему казалось, что он умирает. Случилось это на Страстной неделе, и обе палаты решили, что уйдут на пасхальные каникулы 27 марта, однако будут во время каникул продолжать расследование. Это давало заболевшему лорду-канцлеру три недели для подготовки своей защиты, что не так уж много, если учесть, что он не знает, где и как он нарушил закон и кто его многочисленные обвинители. Имена, подробности обстоятельств, суммы, о которых идет речь, — его секретари должны все проверить, чтобы он потом внимательно все изучил. Двадцать четвертого марта, в годовщину восшествия короля Якова на престол, Фрэнсис оправился настолько, что смог сесть в постели и написать его величеству письмо.