Извивы памяти

Вызвали нас с главным врачом в Горздрав на разбор жалобы. Жалоба дурная и маловразумительная, мы ни в чем не были виноваты и особенно к этому разбору не готовились. А с утра на телевидении принимали фильм по моему "Хирургу" - "Дни хирурга Мишкина". Я опоздал на разбор, попав в какое-то незначительное происшествие с такси, на котором ехал. Пока милиция разбиралась, оставлять таксиста в беде было мне неловко. Председатель комиссии по разбору, терапевт, спросила, почему нет заведующего отделением, то есть меня. Моя начальница с гордостью сообщила, что, наверное, я задержался на приемке фильма. В больнице некоторые гордились, что у них работает писатель. Однако это произвело совершенно обратную и, тем не менее, естественную реакцию в Горздраве. Не больно-то в стране полной безгласности любили пишущих. Не любили, но побаивались, в отличие от нынешнего времени... Вызверившаяся председательница долго возмущалась моими неслужебными делами. Мое запоздалое появление придало жару негодованию. Дело кончилось постановлением об отчете нашей больницы на коллегии управления с предварительной проверкой специально созданной комиссии. Из-за меня могла пострадать вся больница. А уж главврач при этом, скорее всего, полетит со своей должности. И все из-за моего писательства.

Делать нечего! Я препоясал чресла и стал тормошить своих товарищей, как-то связанных с передвигающими "рычаги", запускающими "ремни". Позвонил Каряке. Тот позвонил Куцу. И пошли звонки в поисках того, кто мог на кого-то надавить и двинуть другой "рычаг", закрутить "ремни" в другую сторону.

На следующий день сижу в гостях у Борина. Звонок по телефону. "Скажите, не у вас ли сейчас Юлий Зусманович?" Борин передает мне трубку. "Здравствуйте, Юлик. С вами говорит Юра. Помните, вы мне существенно помогли, когда я неудачно разбил голову себе?" Будто можно себе разбить голову удачно! Другому - да, можно. Я вспомнил, разумеется. Высоко сидел Юра, аж на пятом этаже здания ЦК. "Мы знаем, - говорит, - о ваших неприятностях. Не могли бы вы приехать к нам на Старую площадь сейчас?" Он еще спрашивает! Еще бы я не могу! "Третий подъезд. Я сейчас сообщу охране фамилию. Только предъявите свой партийный билет". - "У меня нет партийного билета". - "Как нет?!" - "Я беспартийный". Молчание - знак потрясения. После паузы: "Хорошо. Я сейчас выясню, можно ли после окончания рабочего дня пройти к нам только по паспорту". Паспорт у меня был. Пройти в ЦК можно и по нему, как выяснилось...

Некий чин в форме повез меня на пятый этаж. Лифт большой, вместе с нами поднималась целая бригада, как выяснилось впоследствии, ремонтных рабочих. После конца рабочего дня можно, оказывается, нарушать покой вершителей наших судеб. Меня провели в кабинет моего пациента Юры.

Кабинет большой. Рабочий стол большой. На столе несколько книг - не разглядел какие. Еще один стол, наверное, для доверительных бесед. Два кресла. На стене карта, кажется, Европы. На журнальном столике пепельница, сигареты "Мальборо".

"Здравствуйте, Юлик. Давно не виделись. Случай давно не представлялся нам..." - "Да. А вот и представился". - "Да, теперь мы можем как-то реваншироваться. Толя мне рассказал в общих чертах, но повторите. Так сказать, из первых уст". Приятный воркующий голос, интеллигентный говор, совсем не жлобские манеры. Заведомо все понимающая, заранее одобряющая и ободряющая меня улыбка.

Я немного успел ему рассказать. "Подождите, Юлик. Вам все равно сейчас надо будет повторить свое повествование. Другой вами спасенный, более весомый, должен выслушать, и он окажет вам главное содействие. Пойдем сразу к нему. Сэкономим время, ваши силы, а также свежесть и первозданность рассказа. Пройдем по коридорам власти". Он усмехнулся, по-видимому, своим словам, а может, ситуации. Мы вышли в тот самый коридор власти.

А там мои спутники по лифту, уже переодевшиеся, начали ремонт: кто скреб чем-то по стене и потолку, кто вырывал из пола паркет, кто возился с инструментами какими-то...

Мы идем по широкому коридору мимо скромных дверей, как и было читано в учебниках с младых ногтей. И на дверях эдакие скромные надписи: Кириленко, Пономарев... и так далее, и без всяких титулов. Скромняги!

"Здравствуйте, Юлий Зусманович! Рад с вами познакомиться". - "Да, мы, кажется, некоторым образом знакомы". - "Верно, только я в тот раз был так пьян, что и вспомнить все не могу. Однако ваш автограф всегда при мне, - он засучил рукав и продемонстрировал длинный рубец. - Теперь, правда, по прошествии лет, я получил возможность сказать вам спасибо".

Это расшаркивание у дверей было недолгим, и хозяин широким жестом предложил пройти в кабинет. Разговор и жесты более вальяжны, менее воркующие, и говорок не столь интеллигентен. А кабинет зело поболее и побогаче того, где был я только что. И на стенах уже несколько карт - и Европы, и Америки, и собственной державы, и еще какие-то.