Извивы памяти

На следующее утро звоню, называюсь, и Георгий Петрович просит (не велит!) прийти на следующий день в наше министерство охранения здоровья к девяти часам утра и охране на вахте сказать, что пришел к Георгию Петровичу. И еще на следующее утро, в девять часов, я подхожу к вахтеру парадного входа в министерство, сообщаю, кто мне нужен. Вахтер звонит. "Георгий Петрович, к вам пришли". И почти мгновенно появляется невысокого роста человек, вовсе не вальяжный, совсем с иным произношением слов, что слышал я в Большем доме, и в высшей степени приветливо приглашает меня пройти с ним. Тут же, за углом, у лестницы, большая дверь, обитая железом, которую он открывает собственным ключом. Я про себя усмехнулся, почему-то не забоялся, почему-то был уверен, что выйду назад, и выйду победителем. Так оно и случилось, но все же дурак я. С огнем играл… Даже не с огнем… Как говорится, не тронь… замараешься. В целом обошлось. Обошлось-то обошлось, да все в голове крутится запомнившееся с детства: "Общаясь с дураком, не оберешься срама, / поэтому совет ты выслушай Хайяма: / яд, мудрецом предложенный, возьми — / из рук же дурака не принимай бальзама". Да, кто, где мудрец? Ну, пусть не дураки они — тем опаснее. Но… общественное выше личного. Эта формула погубила не одного человека. Да и множество душ растлила. Ах, если не дурак — тем страшнее! Но обошлось, обошлось…

Итак, прошли мы с Георгием Петровичем. Небольшая комнатка. Стол и столик завалены бумагами. Я понял, что это иностранный отдел министерства. От этой комнатки зависят все поездки медиков за границу. Из этой комнаты запросы на поездку идут в дом, где я был накануне.

Вновь повествую о своей проблеме. Вновь задумчивое молчаливое размышление. "Да, так кто там был от хирургической комиссии?.. Гм, понятно. Да ерунда все это, Юлий Зусманович. Пустое. Порядочек полный будет… Обтопчутся… Размечтались".

И замолчал. Потом поднял трубку телефонную.

"Слава, ты? Добро утречко. Жизнь как? Ну, ну. Да ладно, я без предисловий. Дело у меня. Ты знаешь Крелина Юлия Зусмановича?.. Ну, ну. И прекрасно, и хорошо. И больницу его знаешь? А-а! Ты даже всю эту историю знаешь? И хорошо. Но знаешь, не надо так его… Слушай, погорячились они… Погорячились, Слава. Спустите на тормозах. Спустите, спустите. Скажи им-я звонил, просил… Да, ну и ничего, ничего. Надо государственно понимать нужды и заботы. Надо быть лояльнее, Слава. Скажи им. Да и не только я так считаю… Да, Слава, да. Думать надо, скажи им. На тормозах, на тормозах, дорогой. Ты все понял, Слава? Мне больше никому звонить не надо? Ты когда едешь-то? У нас все будет готово… Ну, обымаю, привет всем там".

И, положив трубку, мне: "Рад был познакомиться. Читал вас. Всё ведь наши заботы медицинские. Буду рад получить от вас книжечку с, так сказать, личной подписью".

С подлой, рабской радостью я бросился открывать свою сумку, вытащил заранее припасенное там для него свое творение и надписал что-то уважительное и благодарственное. "Спасибо, Юлий Зусманович. Новенькое? Замечательно. Будет чем досуг заполнить с пользой для дела и души. Был бы досуг только. Телефончик-то мой сохраните и звоните, если что. Я всегда готов. И большой привет нашим друзьям".

Телефончик я сохранил. Потом позвонил с благодарностью Юре. Больше разговоров об отчете нашей больницы никто не заводил. А когда мне приходилось бывать в Горздраве, разговаривали со мной крайне почтительно.

Как, интересно знать, к этому отнесутся на Страшном Суде?..

ВОТ В ТАКОМ РАЗРЕЗЕ

Я закончил свое выступление, и все дружно засмеялись. И я не понял, почему. Ничего веселого я не говорил. Напротив — очень серьезное и даже печальное. В Союзе писателей шло заседание секции по очерку и публицистике. Меня попросили представить на нем моего товарища Зинка, Зиновия Михайловича Каневского. Это был первый этап восхождения в члены Союза.

Зинок человек, так сказать, героической и печальной судьбы. Вполне мог и сам стать персонажем какого-нибудь романтического творения. Но о своих тяготах и несчастьях он не писал.

Зинок окончил Геолого-разведочный институт и стал гляциологом, то есть исследователем ледников. Кроме того, говорили, что он был раньше великолепный, чуть ли не профессиональный пианист и особенно здорово исполнял Шопена.

Работал он вместе с женой Наташей на Севере. Ну, разумеется: где же более всего шансов найти льды!

Однажды они работали то ли на Новой Земле, то ли в какой-то другой не менее экзотической точке. Зинок ходил по каким-то снежно-ледяным просторам, где настигла его жесточайшая пурга. Я не знаю всех перипетий, но когда его нашли, он был в тяжелейшем состоянии. Его переправили на Большую землю и начали лечить. И все же в результате пришлось ампутировать обе руки чуть ниже локтей, пальцы ног и кончик носа. Все осложнилось общим заражением крови. Перевезли в Москву и долечивали уже здесь. Всего он перенес девять операций.

Я познакомился с ним значительно позднее, посему никогда не расспрашивал о его музыкальных пристрастиях.