Извозчик

Его старшему сыну Коле уже минуло девятнадцать лет, одна дочь была невестой, другая обещала через год стать ею, жена Павла Николаевича превратилась из нервной женщины, вечно обременённой заботами о хозяйстве и детях, в солидную даму-филантропку, а сам Павел Николаевич пользовался общим почётом в городе и был первым кандидатом в городские головы.

Деньги старухи пошли ему впрок - он умно распорядился ими. Не боясь ничего, жил покойно, почётно, много работал. Но его характер, простой и общительный, - стал портиться, по общему замечанию знакомых. Павел Николаевич перерождался из нервного, искреннего человека - в человека необщительного, задумчивого, вечно занятого какой-то одной мыслью.

Не угрызения совести терзали его душу, нет, он никогда не давал себе отчёта в том, что сделал, - но его со дня убийства старухи подавлял вопрос:

"Есть во мне внутренний закон или нет?" Чем более удачно укладывалась его жизнь, тем более сильно давил его душу этот вопрос. В день рождества Христова, восемь лет тому назад, весь город говорил о таинственном убийстве старухи и дочери, и Павел Николаевич, оживлённо вступая со всеми в разговоры по этому поводу, зорко следил за собой, ожидая, что вот-вот в нём шевельнётся страх или раскаяние. Но таких чувств не зарождалось в его душе, и тогда он спрашивал себя:

- Да неужели же во мне [нет] закона, который принудил бы меня почувствовать себя преступником?

Очевидно, что такого закона не было в его душе. Но он не мог забыть о том, что человеку свойственны такие ощущения, как угрызения совести, раскаяние, сознание своей преступности, и всё искал их в себе, - искал, не находил и холодно удивлялся сам себе.

"Куда же всё это исчезло из меня?.."

И жизнь казалась ему странной - не то бредом, не то фантастической жизнью человека, у которого умерло сердце.

Однажды, когда он задал себе вопрос о том, куда исчезли из него человеческие чувства, - пред ним внезапно появился извозчик.

Он был всё такой же замухрышка, как и раньше, и такой же равнодушный философ; время не действовало на его обтёрханную фигуру, не положило заплат на его рваный азям и не увеличило количество дыр на этом азяме. Он появился в кабинете Павла Николаевича, сел на ручку кресла, сдвинул концом кнутовища шапку набок и, поглядев на своего седока, вздохнул.

- Это откуда? - усмехнулся Павел Николаевич. Ему казалось только забавным это неожиданное и таинственное появление извозчика. Это нисколько не смущало и не пугало его.

- Я-то? Я из разных мест... - равнодушно ответил извозчик. - Живёшь?

- Живу, как видишь. А ты кто, чёрт или Агасфер? - снова усмехнулся Павел Николаевич.

- Зачем? Так я, просто себе... творение. Ну, как - закону-то не нашёл в себе? Ищешь всё?

- Ищу, - уже вздохнув, ответил Павел Николаевич. - Ищу, брат, но не нахожу... Странно это, да?

- Очень даже просто, - сказал извозчик. - И не ищи - не найдёшь. Изжил ты законы-то.

- Да почему? - воскликнул Павел Николаевич.

- А потому, что не применял. Не пускал его в ход, в дело. Всё больше рассуждал - какой закон лучше, да так ни одного себе в сердце-то и не вкоренил. Ну, а жизнь-то тебя давила и всё из тебя выдавила. И вот ты дошёл до того, что не только равнодушно смотришь на смерть вокруг тебя, но и сам спокойно убил и спокойно рассуждаешь, зачем убил. Видишь ты вокруг себя одну мерзость, и скверну, и тьму, а в самом тебе никакого свету не возжёг господь. То есть господь-то возжёг, да ты его погасил, мудрствуя лукаво. Ну, и отсохло у тебя сердце и все лучшие чувства с ним. И стал ты как дерево.

- Стой, ты врёшь! Я действую. Я тружусь...

- А для чё? Можешь и бросить всё да так столбом и стоять в жизни-то. Тебе ведь всё равно. Разве твоя работа - истинно есть работа? Поди ты! Ты не от сердца делаешь свои дела, а с точки зрения всё.

- Как это с точки зрения? - изумился Павел Николаевич.

- Как? Не понимаешь ты будто! У вас тут есть разные точки зрения - на этом месте одна, на этом другая. Вот коли ты городским головой будешь, для этого места есть своя точка зрения, а полицеймейстером сделаешься другая... Тебе главное, чтобы почёт был, чтобы отвечать той точке зрения, с которой на тебя товарищи привыкли смотреть. А огнём ты никаким не пылаешь делаешь свои дела по мерке да по обязанности. Так ли?

- Пожалуй... Но почему это я такой?

- А ты подумай...

- Ведь я - как мёртвый, поистине говоря.

- А то как же? И в самом деле мёртвый.

- Что же со мной будет?

- Умрёшь, время придёт.

- Это и все другие сделают.

- Ещё бы не сделали! Само собой - сделают.

- А при жизни-то что со мной будет?

- Не зна-аю! - протянул извозчик, покачав головой. - Скверная твоя жизнь, без чувств-то, а? Не говори - знаю, скверная. Жалко тебя, паря. Да я сам тоже равнодушен к жизни-то.

- Что же делать? - задумчиво спросил Павел Николаевич.

- А я почём знаю? Кричи всем, что в тебе закону нету, авось люди услышат...

- Ну, так что?

- Ничего. Услышат - посмотрят в самих себя, может, увидят, что и в них тоже закона нет, и они все, как ты сам, такие же пустые и равнодушные к жизни. Им это на пользу.

- А я?