Извращенная гордость

Я вошла в душ и включила его. Вода была горячей, на грани боли, но это было приятно. Я прислонилась к стене и медленно опустилась вниз. Прижав ноги к груди, я плакала, потому что Римо был прав: то, что я сделала сегодня, я никогда не забуду. Даже если я вернусь в наряд, как я смогу снова встретиться со своей семьей? Как я могла встретиться лицом к лицу с Данило, моим женихом, человеком, которому была обещана?

Я не знала, сколько времени просидела так, когда Римо вошел в ванную. Я не подняла глаз, только боковым зрением увидела его ноги. Он подошел ближе, и вода остановилась. Он присел передо мной. Я по-прежнему не поднимала глаз. Мое горло и нос были забиты от слез, и я начала дрожать без тепла воды.

— Посмотри на меня, — приказал Римо. — Посмотри на меня, Серафина.

Когда я отказалась выполнить его просьбу, он взял меня за подбородок и приподнял его так, что наши взгляды встретились. Его темные глаза изучали мое лицо. Я не могла прочитать эмоции в его глазах.

— Если это поможет, попытайся убедить себя, что я изнасиловал тебя, — тихо прошептал он. — Может быть, ты начнешь верить в это.

Ничто не ранило сильнее, чем слова Римо. Ему не нужен был нож, чтобы заставить меня истекать кровью. Я уставилась на него, желая возненавидеть его всем своим существом, но крошечная, ужасная часть меня этого не делала, и именно эту часть я презирала больше, чем когда-либо могла ненавидеть Римо.

РИМО

Взяв Серафину, я оставил ее в постели. Мне нужно было время, чтобы собраться с мыслями. Я пошёл в спальню и надел трусы, но не стал мыть лицо и бедра. Был поздний вечер, так что Киара все еще должна была быть в своей спальне с Нино.

Я все еще ощущал вкус Серафины, сладкий и металлический. Самый сладкий триумф в моей жизни.

Черт. Эта девушка …

Я налил себе виски, затем прислонился к барной стойке, помешивая жидкость в стакане, чертовски не желая смывать ее вкус.

Воспоминание все еще ярко горело. Это был момент, к которому я стремился, был терпелив. Впервые в жизни я был терпелив.

Твоя награда того стоит.

Я буду твоим первым ангелом.

Серафина была намного больше, чем я надеялся. Она была великолепна, от нее захватывало дух. Даже менее достойные мужчины убили бы за то, чтобы такая царственная особа, как она, оказалась в их постели всего один раз. У меня чуть не появился стояк при мысли о том, как Данило будет чувствовать себя, видя простыни с девственной кровью Серафины на них, как остро он будет чувствовать потерю чего-то, чего он желал издалека в течение многих лет, что-то, что почти было в его досягаемости, только чтобы быть болезненно вырванным из него. Этого было достаточно, чтобы привести в ярость даже самого сдержанного человека. И ее отец и брат… для них это было их величайшим провалом.

— От твоей улыбки у меня мурашки по коже, — пробормотал Савио, входя в комнату, пахнущий духами и сексом.

— Думаю о следующем сообщении для Данте, — сказал я, поставив стакан на стол, не сделав ни глотка. Мысль о том, чтобы избавиться от вкуса Серафины, была невыносима.

Савио скользнул взглядом по моим бедрам, залитым кровью Серафины, потом по лицу. Он скрестил руки на груди.

— Либо ты покалечил котенка и растер лицо и пах всей добыче, либо у тебя была неприятная встреча с девственной киской.

Что-то темное и собственническое обожгло мою грудь, когда я услышал, как он говорит о Серафине.

— Она больше не девственница.

Савио с любопытством посмотрел на меня, потом покачал головой и недоверчиво рассмеялся.

— Ты действительно заставил ее добровольно лечь с тобой в постель. Черт, Римо, ты, должно быть, свел с ума эту девчонку.

Я усмехнулся.

— А завтра я искупаюсь в своем триумфе и пришлю Данте простыни.

Савио рассмеялся, подошел ко мне и осушил стакан, который я налил себе.

— Для твоего извращенного ума и всего извращенного дерьма, которое он придумывает. Ты хотел сломать ее, и ты сломал ее.

Я оставил его стоять там, не в настроении больше говорить о Серафине. Мое тело жаждало ее, большего. Всего.

Войдя в спальню, я обнаружил, что кровать пуста, если не считать испачканных простыней. Я пошел на звук льющейся воды в ванную.

Серафина скорчилась под душем, и это зрелище вызвало неприятный укол в груди. Я выключил воду и опустился перед ней на колени.

— Посмотри на меня, — сказал я. — Посмотри на меня, Серафина.

Ее голубые глаза выражали боль и вину, когда я заставил ее поднять лицо.

— Если это поможет, попытайся убедить себя, что я изнасиловал тебя, — пробормотал я. — Может быть, ты начнешь верить в это.

Ненависть вспыхнула в ее глазах, и на этот раз это не вызвало у меня трепета.

Я встал, расстроенный реакцией своего тела. Я вернулся в спальню и снял с кровати простыни, не желая, чтобы они были испорчены. Серафина, вероятно, попытается сжечь их, чтобы уничтожить любые доказательства того, что мы сделали, но она не могла сжечь память. Прежде чем вернуться к Серафине, я выбросил их в коридор. Теперь она стояла, вцепившись пальцами в край душевой кабинки, прижав другую руку к животу. Она сделала шаг, поморщившись.