Извращенный Найт-Крик

— Я не знаю, что я чувствую по этому поводу, — шепчу я, и Бетани наклоняется вперед и сжимает мою руку, когда Райан и Арчи поднимаются со своих стульев.

— К утру мы все подготовим. Мы доставим вас обоих так быстро, как только сможем, а потом ты сбежишь, Иден, — сообщает мне Райан.

Правильно. Я бегу.

Четыре

КСАВЬЕ

Меня тошнит от этого гребаного места. У нас могут быть здесь привилегии, такие как смягченные правила, доступ к мобильному телефону и неприкосновенность частной жизни, но вкус еды остается прежним, а гребаные люди, которых мне приходится видеть ежедневно, чертовски раздражают меня. Охранники и отец Тобиаса напоминают мне каждую минуту каждого дня, как сильно я ненавижу свою мать.

Оглядывая кафетерий, я замечаю желтые стены в пятнах, которые действуют как клетка, запирая нас в ловушку. Мне приходится опустить взгляд на свой поднос, чтобы сдержать гнев, поднимающийся во мне из-за этой ситуации, но вид дерьмовой овсянки передо мной никак не снимает напряжения.

— Мы хоть немного, блядь, приблизились к выходу от сюда? — Спрашивает Хантер, проводя рукой по лицу, и я вздыхаю.

— Мы никогда не двинемся с места, пока они на самом деле не разрешат нам встретиться с адвокатом и понять, какого хрена мы здесь находимся, — ворчу я, ненавидя чертову политику этого места. Всегда есть какая-то — задержка, когда дело доходит до связи с нашими адвокатами. Я знаю, что это из-за Грэма, мать его, Бруммера, но все это чушь собачья. Я хочу знать, почему моя мать считает, что это пойдет ей на пользу.

— Если мой отец продолжит блокировать их, мы останемся здесь навсегда. Я не понимаю, почему мы не можем связаться с Райаном, — говорит Тобиас, и мои руки сжимаются в кулаки, пока я пытаюсь смириться с тем фактом, что прямо сейчас у нас нет контроля за пределами этих стен.

— Ты же знаешь, что я не могу этого сделать, не тогда, когда он пытался связаться с нами от имени Иден. Если мы обратимся к нему за помощью, нам придется позволить Иден прийти сюда. Мы все хотим, чтобы она убежала, это должно быть в приоритете, — рассуждает Хантер, заставляя Тобиаса надуться, когда мое внимание привлек стол в другом конце зала, где группа парней смеется и шутит. К счастью, сегодня утром здесь не слишком оживленно, но для их дерьма все еще чертовски рано. От звука отодвигаемых стульев и стука ножей и вилок у меня уже начинает чертовски болеть голова.

— Но я так по ней скучаю.

— Мы все скучаем, но прекрати вести себя как гребаный ребенок, Тобиас, — огрызаюсь я, раздраженный всей этой дурацкой ситуацией. Мы не должны были ожидать ничего другого, но он не ошибся. Боль в моей груди при одном упоминании ее имени достаточно мучительна, но образы ее, Нафас, которые каждую ночь перед тем, как я засыпаю, проносятся в моей голове, заставляют меня взорваться от гребаной душевной боли.

Я ничего так не хочу, как быть рядом с ней, но за этой решеткой, чем дальше мы друг от друга, тем она в большей безопасности.

Звук открывающейся системы безопасности в дальнем левом углу прорезает воздух, отвлекая меня от моих мыслей.

— Новый заключенный! — громко и отчетливо выкрикивает охранник.

Я чертовски ненавижу, когда они это делают, это признак того, что начальник тюрьмы не смог контролировать его и настроить против нас, но это также сигнализирует о том, что свежее мясо теперь на территории. Отец Тобиаса предпочитает делать объявление сам или поручает это своему заместителю, если тот недоступен, и это чертовски скучно.

Охранник заходит первым, и это меня смущает, потому что это один из парней, который следует нашим правилам. Так всегда кричат люди начальника тюрьмы. Но в ту секунду, когда новенький выходит из-за его спины, вся кровь отливает от моего лица.

Черт.

В белых туфлях-лодочках без шнуровки и стандартном оранжевом комбинезоне он мог бы быть кем угодно, буквально кем угодно, но это не так.

Какого черта здесь делает гребаный Арчи Фримонт?

И какого хрена у него свежие синяки по всему лицу?

Мы трое в шоке разеваем рты, когда охранник снимает наручники с Арчи. Все в кафетерии тоже смотрят на него.

— Если мы не защитим его, Иден никогда не простит нас, — бормочет Тобиас, и я не произношу ни слова. Мы здесь никого не защищаем, кроме самих себя. Со времен колонии для несовершеннолетних все изменилось, теперь брат Далтона прикрывает его спину. Мы здесь никого не защищаем, и это общеизвестный факт.

— Нам нужно решить прямо сейчас, Ксавье, — настаивает Хантер, мое сердце бешено колотится в груди из-за того, что меня вот так застали врасплох. Я провожу рукой по лицу, прежде чем кивнуть.

Быстро реагируя, Тобиас вскакивает на ноги и обходит столы, пока все следят за его движениями, а когда он приближается к Арчи, то старается говорить красиво и громко.

— Арчи, чувак. Какого хрена ты наделал? Иди присядь. — Они обнимаются по-мужски, похлопывая друг друга по спине и убеждаясь, что все знают, что они друзья, и все, что Тобиас шепчет на ухо Арчи, заставляет его заметно сглотнуть.