Изыди (СИ)

Но, несмотря на всё это, я любовался ими и думал: вот настоящее, вот идеальное. Идеальное нечто как достойная цель, которой не стыдно прихвастнуть, которую только и можно и должно ставить и достигать.

Каким бы ни было моё отношение к рыбалке, но слаженность друзей во всём, что касалось этого ремесла, вплоть до мелочей ― выбрать снасти, амуницию, одежду, собраться в один миг и умчаться чёрт знает куда, ― приводила меня в почти гипнотическое состояние...

Я подозревал про тёрки между Лукониным и братом. Все мои подозрения скатывались к покупке Виталием дорогого "Крузака"10 , который не давал покоя Глебу. На рыбалку мы ездили на машине брата, и Глеб, чтобы не проколоться со своей завистью, помалкивал, следуя известному правилу "а зовут меня Силантий с моей лошади слезантий". Мне вспомнились знакомые распри из истории Бориса про генерала с адъютантом, только наоборот. Соблазн воспользоваться был велик. Борис утверждал, что у генералов всё не так, как у остальных. Куда там ― точно так же, и страсти всё те же. Человек не изменился за тысячу лет ― почему он должен измениться за какую-нибудь жалкую пятилетку или две? Рассуждая таким образом, я попытался сработать на противоречиях, чтобы отвлечь внимание от себя. Типа я хитрый, типа старый приём "разделяй и властвуй" никто не отменял. Но безуспешно. Давнее соперничество по службе время от времени хоть и прорывалось в их мирскую жизнь, но за грань не переходило. Оба были рыбаками-фанатами, и на природе все рабочие моменты отступали на второй план. А Борис был удачным дополнением к ним, как будто дорисовывал окончательные штрихи к портретам обоих. И, повторюсь, то, что они втроём спелись, а я оказался вроде ненужного балласта, меня ужасно бесило.

Однажды на рыбалке Борис признался, что он никогда не ездил за границу.

― Отдыхал я как-то в Турции. Пляж ― ерунда, одни камни. Из красивых баб только москвички. Остальные все местные. Но москвички потому и москвички: в Турцию едут, чтобы турка словить, да помоложе, ― рассказывал Виталий, разжигая воображение. ― Лучше и не пытаться, если не хочешь турецкого ножа в печень. Москвички, сучки, к туркам липнут, как бубль гум к скамейкам в парке Горького, а наши ревнуют. Представляешь, за свою же соотечественницу нож в бок получить? Однако, в Таиланд за этим добром ехать надо. Или на Филиппины.

― Я тоже хочу на Филиппины, ― замечтался Борис, вытаскивая из сетки очередного сазана, ― никогда за границей не был.

― Ты бы ещё парочку жён заимел, и тогда точно можно забыть про заграницу. Тогда ты раб навечно, ― подначивал его Глеб. ― Рыбу себе заберёшь. Отнесёшь жёнам ― глядишь, и найдёшь приют у какой-то из них.

Через месяц после озвученных "мечт" Борьки Виталий с Лукониным протянули мне пачку денег:

― Передай Борису. На месяц в Таиланде отдохнуть ему хватит.

― Он не сможет отдать, ― сразу предупредил я.

― Скажи, отдаст, когда сможет, ― проявил брат великодушие, которого я от него никак не ожидал.

― А не сможет, так и не надо, ― подтвердил Глеб.

Этот их странный поступок надолго выбил меня из колеи. Глеб не удивил (он любил красивые жесты, и шапка на лётном поле для одного друга рано или поздно должна была вылиться в Таиланд для другого) ― меня поразил брат. Я увидел, как в нём впервые проявилось что-то, похожее на жалость, хотя Борис в ней и не нуждался. Но, ещё немного подумав, решил, что, скорее всего, это не жалость, а желание выглядеть покровителем. Этот жест у Витальки был оттуда, из детства.

То, что произошло после, никто предугадать не мог: поездка в Таиланд обернулась запоем Бориса. Милостыня должна запотеть в ладошке, а иначе может превратиться в пудовую гирю в руке дающего - попробуй удержи. Древняя еврейская мудрость.

Из запоя я выводил друга полгода. Я всерьёз за него испугался. Впервые увидел, как человек переживает крах всей своей жизни. Простая заграничная поездка превратила безработного философа, ничего слаще беременной женщины не желавшего, в дохлую камбалу, расплющенную не толщей родной стихии, а осознанием того, что жизнь прошла мимо, не так и не с теми.

― Надеюсь, ты не меня имеешь в виду? ― решил я уточнить.

― А? Ты? Это ты про себя? А при чём здесь ты? Райская жизнь где-то там, но не здесь. Она там, где меня нет ― вот что грустно, ― комментировал Борис, запивая свой комментарий виски со льдом, купленным, между прочим, на мои деньги.

Когда я сказал про Бориса брату, тот спросил только одно:

― Руки у него сильно дрожат? Сетку вытащит?

Через год после Таиланда у Бориса случилось наследство, заняться которым он поручил мне.

― Всё что выиграешь, продашь. Заберёшь комиссионные и расходы - остальные привезёшь, и я хотя бы отдам долги, ― сказал он.

Глава пятая

Алина, или Горе побеждённым