Изыди (СИ)

Я решил посопротивляться.

- Зато я могу на вёслах, занимался в яхтклубе, - заявил я. Мне пришлось соврать, чтобы придать себе весу, хотя, честно признаться, с лодкой справлялся плохо.

Но Виталий упорствовал. Первым сдался Борис:

- Хорошо, будешь на вёслах.

Грести я научился быстро и понял, что выиграл. А то ишь чего удумали - меня с собой не брать! Постепенно с моим присутствием троица смирилась.

Брат быстро подчинил себе моих друзей (да и меня), оказавшись в центре внимания. Если его спиннинг цеплялся за корягу или куст, то на зацеп бросались всем скопом. Процедуру отцепления крючка Виталька организовывал как спецоперацию, в соответствии со всеми полагающимися при этом канонами - оперативными и управленческими. "Боря, вытаскивай второй спиннинг, чтобы не запутаться!", "Луконин, подстрахуй!", - раздавал он указания. "А ты греби давай. Да к месту зацепа, балда! Шустрее уже. Всё, табань!" - эта команда адресовалась уже мне.

Под энергичные и эмоциональные крики брата неполадки быстро устранялись, и наша четвёрка в трёхместной резиновой лодке сплавлялась дальше. Стоило кому-то из нас (а уж тем более мне!) опростоволоситься, применялся старый военно-походный метод: леска обрезалась, и раздавалось Виталькино "...дальше, дальше - некогда ерундой заниматься!"

Ещё на первой рыбалке я узнал, что Лука и брат служат в одном управлении. Виталий преуспел и к тому времени ходил в подполковниках, а Луконин пока носил погоны майора. Если бы на рыбалку брали ещё и баб, то, наверное, Лука с братом дрались бы друг с другом по-настоящему. В отношении женщин у них оказались одинаковые вкусы. Но независимо от того, кто оказался бы сильнее ― Виталька или Лука ― все барышни доставались бы Борису.

Роль лишнего, которую я, смирившись, не то чтобы играл, как это полагалось в соответствии с уже сложившимся сценарием, а, скорее, терпеливо изображал, незаметно стала походить на роль рыбака-идиота, которого все остальные "сообщники" по рыбной ловле не замечают - как не замечают облаков, солнца, ряби на воде, не слышат, как шумит ветер. Вся эта лирика воспринимается рыбаками как само собой разумеющееся, потому как является неизменным атрибутом любой рыбалки. Это только художники замечают на пленере каждое причудливой формы облачко, каждую травинку, не пропустят и муравья - для того и выезжают на природу. Я на рыбалке для друзей был точно таким же атрибутом (или реквизитом - кому как нравится). Болтающаяся на волнах возле берега лодка, аккуратно сложенные вёсла по её бокам, приготовленный на берегу перемёт, поставленная на пригорке палатка и - я. А что? Не мешает, и ладно. Что-нибудь поднесёт-подаст, подержит-поддержит. Однако сжатая пружина всегда распрямляется. Распрямился однажды и я - после невинной просьбы Бориса помочь поставить перемёт. Перемёт? Поставить? Да дерьмо вопрос, я ж за этим сюда и приехал. Придав себе небрежный вид, я обернулся, собравшись заняться более серьёзным делом, нежели стоя со спиннингом по колено в воде и уставившись, как буддийский монах в одну точку, делать вид, что я вроде как ужу.

Я всегда готов ставить перемёты. Подумаешь, какой-то там перемёт! На самом деле внутри я аж захлебнулся от оказанного мне доверия - неужто признали за своего? Но тут вмешался Глеб и всё испортил. "А он знает хоть, как его ставить? Он же не знает", - позволил он себе засомневаться. Типа стоит тут со спиннингом уже два часа, и толку... Вот тут я рассвирепел, тут я взбунтовался! Долго копившийся бунт выплеснулся наружу - пружина разжалась. Я швырнул спиннинг в воду - а пошли вы все со своей рыбалкой к чёртовой матери! Что вы возомнили о себе, рыбачьё хреново! Меня возмутил не Глеб - тот завистлив всегда и обыкновенный провокатор, ежу понятно. Но Борис? Я разозлился на него и на брата из-за того, что они поддержали не меня. Борька промолчал, пожав плечами, типа "мне всё равно, с кем ставить перемет". А брат отреагировал приличной оплеухой. Два маленьких предательства - и рушится мир. Всякая бытовуха состоит из мелких предательств, ежесекундных и ежеминутных, на первый взгляд, незаметных тому, кому всё равно. Мне же было не всё равно. И я был краток и резок. Глеб ― тоже краток, а ещё - насмешлив. Возможно, его насмешка мне показалась, но я схватил его за грудки. Я припомнил им всем унижения, которые испытал за время этих идиотских рыбалок. Вспомнил, как меня обсмеяли за неповоротливость с сачком, когда Борька (хотя, может, и не Борька - может, это был всё тот же Глеб) с высокого берега подцепил приличного сазана, а мне осталось только захватить его с хвоста, но грёбаный сачок вырвался из рук, сазан дернулся, и сам сделал нам хвостом. Ну, бывает! Зуб даю себе вырвать, и самый здоровый: если бы сазан соскочил с крючка у кого-то из них троих, ни у кого бы и мысли не возникло поднять неудачника на смех. Всё это я орал им, вцепившись в Глеба, и что-то ещё припоминал.