Изыди (СИ)

Прошло четыре дня, как я по собственной воле замуровал себя в этой келье, выход из которой только один - под нож профессора. Здесь всё, как и должно быть в медицинском кабинете: белые стены, такой же потолок, белый шкаф, белые стол и стул, подушка и покрывало. Белый пластмассовый чайник. Интерьер подобран так, чтобы последняя мысль "Зачем?" навсегда покинула пересёкшего порог между вчерашним и завтрашним. Как такового "сегодня" здесь, в этой келье, нет. Оно растворилось в белом цвете. Этот цвет как покорность, как самурайская смерть. Белое как символ нового я. Только мой чёрный ноутбук выбивается из общей готовности к новой жизни. Ноутбук - бунтарь, ноутбук - нарушитель. Завтра он проиграет борьбу за независимость, но своим примером помог мне в борьбе за новую идентичность. Я сделал выбор. Завтра операция. Рано утром я лягу в белоснежную кровать-каталку и упаду в последний сон - сон адвоката Константина Крюкова. А через несколько часов Чугунтий с Рыжим выбросят в таз использованные скальпели. Богиня Исида ждёт нового поклонника, рассчитывая, что он станет ещё одним её мужем. Сколько их она видела и скольким ответила взаимностью? Она пока ничего не знает и ни о чём не догадывается...

Глава последняя,

самая короткая

... Сквозь тишину слышно, как жужжит залетевшая в палату муха. Надо встать и убить её. Но сначала - открыть глаза. Я знаю, что напротив изголовья висит зеркало. Я сразу увижу себя, как только открою глаза. Надо открыть...

"... Он оглядел себя с головы до ног. Внимательно обвёл взглядом лицо, шею. Надбровные дуги приподнялись, отчего глаза получились большими, а взгляд стал весёлым и немного дерзким и насмешливым. Узкая переносица, тонкий ровный нос без признаков перелома. Крылья носа, прежде толстые и мясистые, стали тоньше и нос получился немного удлинённым. Носогубные складки расправились и стали менее заметны. Ямка под нижней губой разгладилась, линия, разделявшая подбородок надвое, исчезла. Совершенно чужое лицо, но чем-то притягивает. Наверное, тем, что теперь ему не нужна бритва... Да, именно так он и думал. Именно так он и представлял себя после операции. В медицинской справке, форму которой Минздрав утвердит только через полгода, будет записано всё, что он сейчас видит. Гладкое, с признаками лёгкой отёчности, лицо, ровная шея без каких-либо вторичных половых признаков. Покатые плечи. Грудная клетка без намёка на мужественность и даже наоборот. Четвёртый номер, как он и просил. Округлые руки без всякого рельефа. За счёт раздавшихся вширь ягодиц бедра получились непривычно пухлыми, как будто из огромных шприцев их накачали гелием, как воздушные шары - перед тем как выпустить в небо. Гормоны сделали своё дело: чётко обозначенная талия, пропорции в соответствии с канонами золотого сечения - такие же, как у рубенсовских красавиц. И в центре этого сечения главный орган притягивает взор: изящная, бледно-розовая звёздочка с симметричными аккуратными краями, маняще вывернутыми наружу. Молодец лепила, сделал всё, как было заказано! Очень непривычно смотреть на эту красивую, аккуратную раковину, как будто вырезанную из мякоти созревшего фрукта. Но он привыкнет. Уже привыкает. Он? Нет, уже не он. Время менять местоимение. Слабая улыбка - она растягивается во весь рот, на всё лицо. Она привыкнет. Она уже нравится себе. Она накупит одежды, какую никогда не носила и научится ходить, как никогда не ходила.

Снова улыбка. Лепила говорил, что теперь надо чаще улыбаться. Она будет улыбаться так всегда. Она научится слегка растягивать губы, не открывая рта. Чуть поджатая нижняя губа и сузившиеся глаза. Небольшой поворот головы и взгляд в сторону. Лёгкое прикосновение руки к мочке уха. Да, так. Она научится всем этим премудростям. И ничего лишнего между ног. И не надо мечтать об идеальном и совершенном. Ей не нужен источник удовольствия - этот источник теперь она сама. Не надо мучиться в поисках любви, бесконечно тратить время и деньги в поисках каких угодно удовольствий - пусть ищут её. Не надо мучить себя воспоминаниями. Чур меня, Сатана. Изыди!.."

Я ещё раз перечитал концовку. Я не думаю, что очень уж огорчил Исиду, она получила своего скопца. Мой роман закончен. Я мог бы посвятить его или ей, или Борису, или Глебу, или всем троим, а еще посвящения заслуживает Витька Ромашко, и не только потому, что тот задумал отказаться от американского счастья. Но они наверняка сочтут такой подхалимаж слишком явным, почувствуют фальшь. Они не поверят. А больше всего я не хотел бы, чтобы в числе не поверивших оказались именно они. И особенно Витька Ромашко, ему есть с чем сравнить.

Я усмехнулся: как ловко я избежал участи мужа и брата Исиды! Подсунул ей своего литературного двойника, сделав Осирисом его, а не себя, и он защитил, заменив меня собою. И пусть ему Исида попробует восстановить его мужское естество.