Japan: Land of the Rising Sun

«— А у меня откуда вялость и усталость? — размышляет Оцук». Радиоактивное облучение порождает патологию в хромосомах, а гены, существующие в хромосомах…»

Оцуки вдруг вспоминает о том, что отец его умер в тридцать пять, а ему, Оцуки, уже тридцать. Слово «гены» режет глаза. Так вот причина его нынешнего состояния: фатальное предчувствие скорой смерти. Оцуки холодеет от ужаса.

II

Отец Оцуки умер в госпитале для жертв атомной бомбы. Оцуки находился при нем до последней минуты, но помнит лишь то, что мог воспринять тогда, в свои семь лет. Палата. В палате много взрослых в белых халатах. Мужчины и женщины. У изголовья кувшин с розовыми космеями. Яркий электрический свет и глубокий мрак за окном вот все, что запечатлелось в памяти, и как ни старался он связать обрывки воспоминаний в единую картину, мир без звуков стирает ее контуры, мешает размышлять о прошлом.

Оцуки плохо понимал, что такое смерть, и очень удивился, когда какой-то высокий мужчина, шмыгая носом, обнял его и сказал:

— Не плачь, Синдзи, — хотя Синдзи и не собирался плакать. Синдзи с нетерпением ждал мать. Она куда-то исчезла сразу же после того, как отца положили в госпиталь, но отец все время твердил: — Мамочка вернется, как только уладит свои дела.

Однако мать не возвращалась, и Оцуки взял к себе дядя. Дядя жил в рыбацкой деревушке на берегу того самого Внутреннего моря, где стояла Хиросима, только ближе к Окаяме. Мать приехала за ним лишь спустя три года. Приехала с новым мужем. Только рыбная ловля скрашивала горькое существование Оцуки в чужой семье, где было еще трое ребятишек. Жена дяди не скрывала своего неприязненного отношения к племяннику, и мальчик стал замкнутым. Тетка же часто твердила: «Какая мать, такой и сын». Тогда дядя, который, сам не сознавая, тоже относился к Оцуки как к чужому, хлопал мальчика по плечу: «Не обижайся, ладно?» В эти минуты он казался Оцуки самым родным человеком на свете. До сих пор Оцуки помнит, как во время летних каникул после окончания второго класса начальной школы он ночью ушел из дому. Его сразу поймали, и он шел убитый, потерянный. Ведь ему некуда было деться.

Почему мать не пришла, когда умирал отец? Почему бросила на произвол судьбы сына? Оцуки так никогда и не спросил ее об этом. Пришлось жить с отчимом, и прошлое лучше было забыть. Особенно тяжело было мальчику называть отчима папой. Мать была для него теперь не матерью, а женой отчима…

Когда Оцуки кончал среднюю школу второй ступени, мать положили в больницу с опухолью в желудке. Опасение, что это результат взрыва атомной бомбы, оказалось напрасным, и операция прошла благополучно. Пока матери не было дома, Оцуки стал наводить порядок в шкафу и нашел там старую приходо-расходную тетрадь в синей обложке, с пожелтевшими листками. Десять иен, двадцать иен — мелкие цифры, написанные характерным почерком матери, с наклоном вправо. Синдзи продолжал бездумно листать тетрадь, и вдруг в глаза ему бросилась запись на полях: «Сегодня играла с ребенком мамы. Он ровесник Синдзи. Играла и плакала». Сердце Оцуки сильно забилось, он перевертывал страницу за страницей, но ничего больше не нашел.

Кто это — «мама»? Охваченный подозрениями, Оцуки перевернул весь шкаф, просмотрел старые журналы, — все напрасно. Он снова взялся за тетрадь с таким ощущением, будто проглядел в ней что-то, и действительно обнаружил на оборотной стороне обложки едва различимую карандашную запись.

«Забеременела. Он любит детей… после свадьбы можно будет и Синдзи…»

Дальше разобрать было невозможно. Оцуки не хотел верить, что иероглифы расплылись от слез матери.

III

Сильный удар по лицу заставил Оцуки открыть глаза. Его шлепнул голым бедром двухлетний сынишка, пробегавший мимо постели. Это еще что за новости — бить отца по лицу? Испытывая скорее удовольствие, чем неудовольствие, Оцуки снова погружается в дрему, как поплавок в воду при клеве рыбы… И вдруг снова удар, на сей раз по голове. Перед ним игрушки — чудовища из пластмассы, но довольно увесистые, разных размеров. Это дети швыряют их, целясь в голову, и Синдзи ныряет под одеяло…

— Ну-ка, живее. Скоро восемь… Кэн-тян, Маса-кун, одевайтесь же!

Голос у жены, Кэйко, недовольный, и Оцуки понимает, что снова задремал.

— Так хочется спать, — говорит он Кэйко. — Сплю, сплю, а никак не высплюсь.

— Поспать ты всегда любил, — отвечает Кэйко.

Через два месяца, она должна рожать, и ей сейчас не до мужа.

— Газеты, газеты!

Приносить утренние газеты — обязанность старшего сына. Оцуки смотрит на него и думает:

«— Глаза большие, как у меня».

Оцуки хорошо помнит ту ночь, когда родился старший сынишка. Особенно запомнился ему длинный коридор родильного дома. Бесконечно долго тянулось время. Он прилег на диван в коридоре, и тут услышал крики жены: начались схватки. Синдзи хотел войти, но мать Кэйко не пустила его… Крики жены терзали душу.