Japanland. Год в поисках "Ва"

Я неправильно здороваюсь, когда вхожу в дом. Мою коврик для ванны не так часто, как требуется. Один раз она нашла пятно с обратной стороны разделочной доски, и домработнице пришлось его отмывать. Когда у нее уже все готово накрывать на стол для ужина, я захожу и начинаю говорить с Гэндзи!

Тут я не выдерживаю. «Но я дважды спрашивала, не возражаете ли вы! И вы молчали».

Оказывается, я должна была понять по выражению ее лица.

«Наверное, все дело в противоречии культур…»

«При чем здесь культура? Я говорю о хороших манерах. У тебя их нет».

Она 40 минут перечисляет мои недостатки, а когда наконец замолкает, я, как ни странно, чувствую облегчение. Юкико не сказала ничего, в чем бы я побоялась признаться своей матери. Ее претензии я как-нибудь переживу.

Я собираю вещи и прощаюсь со своим любимым садом.

Осталось только одно неоконченное дельце. Сегодня мы с Гэндзи встречаемся в Токио – я должна выступить на собрании ассоциации. Он арендовал клуб в престижном квартале, на 26-м этаже небоскреба. Закуски, форма одежды вечерняя – все как полагается.

Появляюсь в назначенный час. Из элегантного фойе с приглушенным светом открывается потрясающая панорама ночного города. Женщина за длинной стойкой из красного дерева и атласа удивленно смотрит на меня. Я говорю, что должна выступать на собрании, появляется молодой человек и проводит меня в зал.

Примерно 40 мужчин в деловых костюмах группками рассеялись по залу и ведут тихую беседу. Средний возраст присутствующих – от 60 до 85 лет. Я делаю глубокий вдох. Нелегко будет выступать перед такой аудиторией, но я столько тренировалась, что не сомневаюсь: мне удастся удержать их внимание.

И тут мимо вдруг проходит женщина… На ней 4-дюймовые шпильки, чулки в сеточку, бикини со стрингами, а сзади – пушистый заячий хвостик. И я вдруг понимаю, что попала в «Плейбой-клуб». Зайчики ходят по залу, разнося закуски и напитки. Достают из выреза зажигалки, наклоняются и предлагают прикурить, не оставляя простора воображению. Некоторые гости потому курят одну за другой. Приглушенный свет не в силах скрыть случайные поглаживания и голодные глаза.

У меня есть выбор. Американка во мне, не раздумывая, с отвращением бы хлопнула дверью. Но японка волнуется, не испортит ли это наши отношения с Гэндзи. Я ухожу в уголок и начинаю думать.

Гэндзи мой сэмпай. И я остаюсь. Последнее проявление послушания в благодарность за его доброту и помощь.

Когда вечер наконец окончен, мы с Гэндзи ловим такси до станции. Домой добираемся далеко за полночь. Гэндзи устало отпирает дверь. Мне хочется сказать ему тысячу слов, но удается произнести лишь одну фразу:

«Папа-сан, мне будет не хватать наших разговоров».

Он улыбается, хлопает меня по плечу и поднимается по лестнице. Больше я его не увижу.

Утром, за день до моего отъезда, Юкико заходит ко мне в гостиную. «Мы с Гэндзи едем в горы на три дня, – заявляет она – До нашего приезда не уезжай».

Я уже договорилась встретиться в Осаке с Джерри, но меня трогает, что они хотят меня проводить… Я объясняю, что не могу остаться, но с удовольствием приглашу их на ужин до отъезда.

«Нет. Ты должна лично отдать мне ключ».

«Я поставлю сигнализацию и оставлю ключ в доме, там, где запасной». Я всегда так делаю, когда ухожу и никого нет дома.

«Лично!»

И тут я вдруг все понимаю. «Вы что же, думаете, что я могу вас обокрасть?»

Ледяная улыбка. «Возможно».

Я вдруг чувствую, что сейчас расплачусь. В этом меня еще никто не обвинял. Она превзошла все грани дозволенного.

«Вы не хотите взять свои слова обратно?» – осторожно выговариваю я.

«Нет».

Через час мои вещи собраны. Простыни, полотенца, кухонные тряпки, коврик для ванной – все постирано и выглажено. Мебель вычищена, оттерта до блеска и стоит в точности на тех местах, как до моего приезда. Я пересчитываю ложки и вилки и ровно, до миллиметра, выстраиваю тарелочки в стеклянном буфете. Потом вытираю слезы и уезжаю.

Я толком не знаю, куда еду, но тут в окне поезда возникают высокие горы долины Кисо, густо поросшие соснами. Выхожу на станции Цумаго, в старинной деревушке, где мы с мамой провели чудесный летний день. Кажется, что это было в прошлой жизни. Помню, как мы ели спелые помидоры и крекеры и подставляли головы струям водяной мельницы, чтобы хоть немного охладиться… А сейчас воздух колючий и холодный. Последние зеленые травинки покрылись серебристым инеем. Темнеет рано, но у меня нет желания селиться в гостинице, кланяться хозяйке, пить бесконечный зеленый чай и притворяться, будто мне приятен бессмысленный разговор. Я ступаю на старую почтовую дорогу и иду в горы.

Путь предстоит тяжелый, а я уже чувствую усталость – не от физического напряжения, а от усилий сдержать эмоции. В голове пульсирует боль, возникшая так давно, что я уже не помню. У меня нет ни теплой одежды, ни фонарика, который осветил бы путь в неровных скалах. Сквозь деревья ко мне тянутся щупальца серо-голубого света, постепенно исчезающие в темноте. Загораются яркие холодные звезды. Под ногами трещат замерзшие сухие листья.