В детстве я была, что называется, упитанным ребенком. Я также была умной и веселой и могла на память процитировать слова песни «Не мы учинили пожар», однако мои одноклассники чаще всего обращали внимание на мою упитанность. Надо мной насмехались, и по меньшей мере один выезд на пляж оставил незаживающие шрамы в моей хрупкой и неокрепшей юной душе. К старшим классам я больше всего на свете желала одного: начать новую жизнь на первом курсе колледжа, будучи способной влезть в новые джинсы «Palmetto» четвертого размера.
Ну, и как любой Саймон, замотивированная этой мыслью, я приступила к делу.
Когда тебе тринадцать, сидеть на диете и вести строгий подсчет поглощенных калорий – самое простое дело в жизни. Мой метаболизм еще не ушел на досрочную пенсию, а лишние фунты просто таяли. Однако одержимость контролем калорий в конечном итоге (и вполне предсказуемо) привела меня к самой настоящей анорексии – медленно очищенный апельсин на обед, ужин из половины чашки риса с курицей. Я ужинала только для того, чтобы хотя бы иногда появляться в кругу своей семьи. Если бы я могла при этом избегать приема пищи, я бы с радостью это делала.
Вы можете сказать: отличная сила воли.
В конечном итоге я была официально признана худой и впервые в жизни (насколько я помню) обрела уверенность по поводу собственной фигуры. Но единожды став ударником и застрельщиком, останешься им навсегда. А нельзя ли взломать генетический код и вернуться к получению удовольствия от вкусной еды во рту, но при этом не набирать вес? Отлично! Разумеется, я была первым человеком, который догадался съедать ужин, а потом возвращать его обратно, как это делает мама-птица, но только не в клювы птенцов.
Вскоре все превратилось шоу: «Посмотрите, я ем этот чизбургер. Нечего на меня глазеть. Проходите (пока я исторгаю из себя еду в туалете, а иногда и на обочине дороги во время ежедневной пробежки)». Закончив с отличием курс анорексии, я оказалась в классе булимии и стала худющей как щепка. Но сколько бы я ни восхищалась своим телом, к тому времени само тело стало чувствовать себя довольно неважно.
У меня болело горло, глаза были опухшие, а во рту все время стояла сухость. Из-за того что в мой организм не попадало питательных веществ, у меня развилась анемия, поэтому мне приходилось принимать мерзкие пилюли с железом, которые вызывали непроизвольную отрыжку в течение всего дня. Из упитанного ребенка я превратилась в истощенного подростка весом 45 кг, с очень привлекательной привычкой рыгать. (Вдвойне ироничный поворот – пилюли железа вызывали тошноту, если не принимать их вместе с едой.)
Однако пикантные физиологические подробности расстройства пищеварения тут не суть. Я хочу рассказать о том, как я нашла выход из этой ловушки, и надеюсь, что могу помочь людям со сходными проблемами, а также с более широким диапазоном расстройств.
Каждому, у кого был опыт саморазрушительного поведения, знакомо понимание, что производимые действия вредны для здоровья и непродуктивны, а также чувство бессилия что-либо изменить. Постоянно, каждый день, случаи типа «Вот блин, что за фигня!» следуют один за другим. Ваш мозг настолько засорен, что вы даже не можете установить местонахождение радости, не говоря уж о том, чтобы достичь ее. Она закопана где-то очень и очень глубоко.
В шестнадцать лет я толком не осознавала смысл обращения к специалисту, чтобы исправить неполадки в моем организме, да и не имела возможности сделать это самостоятельно. Но я знала, что мне нужна помощь. Я решила, что лучший способ положить конец моим страданиям – рассказать все матери, признать наличие проблемы и взять ответственность за ее возникновение, вместо того чтобы нести ее на себе. Это была стратегия «Кто тебя воспитывал?» в чистейшем ее виде.
Первым маленьким управляемым шагом моего плана было произнести слова: «Мне нужна помощь».
Я выбрала вечер, когда мы остались одни дома, села напротив нее на диване в гостиной и исторгла из себя трудную фразу. Это был пугающий, панический момент, а потом… все закончилось. Весь тот мусор, который я складывала в кучи, штабелировала и покрывала слоями пыли в течение нескольких ЛЕТ, стал вываливаться из меня, освобожденный фразой из трех слов.