Миронов: «Вы подтверждаете свои показания в части: «Мы договорились с Игорем о сдаче квартиры, после чего я отдала ключи от квартиры Егору»?».
Гурина в гневе: «Что я должна подтвердить?! Я ключи отдала Яшину. Чего крутят-вертят!? Я никакого Егора не видела когда Игорь приходил ко мне договариваться о квартире!».
Судья: «Вы говорили, что Игорь приехал на белой автомашине с мужчиной, который представился Егором. Далее описывается его внешний вид».
Гурина тяжко вздыхает от чужой непонятливости, но уже заметно спокойнее пытается растолковать судье: «Я не говорила, что он приехал с Егором. Ни о каком Егоре вообще не было разговора. Я вообще не знала сначала, что Игорь приехал, а не пришел. Это потом мы спустились, и я спросила, подвезет ли меня Игорь».
Судья, поняв, что свидетельница камня на камне не оставляет от своих показаний на следствии, ради которых сторона обвинения заявила её в качестве свидетеля, возмущается: «Почему же Вы согласились с таким протоколом допроса?».
Гурина: «Да чёрти чего! Не было никакого Егора! И водителя я не рассмотрела толком. Мне пять-семь минут ехать до станции, когда смотреть-то было!».
Чего же добилось обвинение, выставив на суде двух старушек, которые, по мнению прокурора и адвокатов Чубайса, должны были закрепить своими показаниями правоту обвинительного заключения о тщательной подготовке подсудимыми покушения, доказательством чего являлась заблаговременно снятая подсудимыми квартира в посёлке Жаворонки недалеко от дачи Чубайса, откуда дённо и нощно велось наблюдение за будущей жертвой, чтобы затем, после покушения, преступники могли схорониться здесь? Свидетели не только не подтвердили выводы следствия, наоборот, они показали на суде, как фабриковалось дело, когда, воспользовавшись возрастом и слабым зрением бабушек, следователь вплел в их показания то, что необходимо было следствию, но чего та же Гурина никак не могла сказать. Явная фальсификация показаний! И судья это поняла. Как поняла судья и то, что сейчас, после допроса этих свидетелей, надо разбираться, почему так настойчиво и упорно охранники Чубайса скрывают от суда, во-первых, практику выезда Чубайса на работу кортежем из трёх машин при перекрытых гаишниками дорогах, во-вторых, почему 17 марта 2005 года этот порядок был изменён: ни третьей машины конвоя, ни гаишников на перекрёстках.
Пока же заявленная обвинением ниточка, связывающая подсудимых с покушением, оборвалась.
«Я думал, что это розыгрыш»
Ничто так не разрушает человеческую психику, как подозрительность. Зазвучавший в душе ее гнусавый голосок со временем набирает истеричные нотки, и очень скоро жертва подозрительности подпадает под ее пяту, преследуемая навязчивыми видениями врагов и злоумышленников на каждом шагу. Понимая это, адвокат Чубайса Сысоев – интеллигентного вида долговязый и от того выглядящий очень моложаво человек – все время, пока шли заседания по делу о покушении на Чубайса, удерживал в себе маниакальную навязчивость, которая бродила в нем, как прокисший квас в бутылке. Однако в упорной борьбе с манией победила-таки мания. На четырнадцатом по счету заседании суда Сысоев приготовился говорить. Торжественным тоном, еле сдерживая дрожь в голосе, он возвестил: «Заявление об оказании давления на потерпевших, на присяжных заседателей и на всю сторону обвинения. Сегодня с 11.35 вокруг суда происходит крестный ход. Прошу этот факт отразить в протоколе судебного заседания. Этот факт наблюдал лично я, а также все мои коллеги».
Судья, еще не успевшая толком начать судебное заседание, исподлобья воззрилась на адвоката: «По каким основаниям Вы относите данное событие к настоящему делу. Оно что, организовано стороной защиты? Есть ли какие-либо признаки этого?».
«Это событие далеко не первое, - неспешно принялся выкладывать накопившиеся мысли Сысоев, - оно есть продолжение других событий. Сначала одиночные пикеты, потом священнослужители, присутствующие в зале судебных заседаний, и вот этот крестный ход, наконец!».