К берегу удачи. Кривой домишко. Объявлено убийство. Три слепых мышонка

Но, глядя на мужа, Фрэнсис понимала, что в мире Клоудов так не поступают. Здесь не просят, не берут в долг и не живут за чужой счет (и, соответственно, предполагается, что у вас не будут просить, брать у вас в долг или жить за ваш счет).

Фрэнсис от души жалела Джереми и чувствовала себя немного виноватой в том, что ее самое все это нисколько не волнует. Как всегда, она стала искать спасения в практическом действии.

— Нам придется все продать? Фирма лопнет?

Джереми вздрогнул, и она поняла, что попала в точку.

— Дорогой мой, — мягко сказала она. — Ну, скажи мне. Я не могу больше гадать.

Клоуд как бы через силу сказал:

— Два года назад у нас были очень серьезные трудности. Ты помнишь, молодой Вильямс бежал с деньгами. Нам было трудно снова стать на ноги. Затем были некоторые затруднения, возникшие в результате положения на Дальнем Востоке после Сингапура[22].

Она прервала его:

— Не важно, в конце концов, почему. Бог с ними, с причинами. Вы попали в сложный переплет и не сумели выбраться.

Он сказал:

— Я надеялся на Гордона. Гордон поправил бы дела.

Она нетерпеливо вздохнула.

— Я не хочу обвинять беднягу. В конце концов, это так естественно — потерять голову из-за хорошенькой женщины. И почему бы ему было не жениться, если захотелось? Просто ужасно не повезло, что он был убит во время первого же воздушного налета, не успев уладить дела или составить новое завещание. Беда в том, что никто никогда почему-то не верит, что убьет именно его. Бомба всегда попадает в соседа. Я очень любил Гордона и гордился им, — добавил Джереми, — и все же его смерть была для меня не только потерей, но и катастрофой. Он умер в тот момент…

Он замолчал.

— Мы обанкротимся? — со спокойной деловитостью спросила Фрэнсис.

Джереми Клоуд глядел на нее почти с отчаянием. Ему было бы легче перенести ее слезы, волнение. Но этот холодный чисто умозрительный интерес совершенно убивал его.

Он хрипло сказал:

— Дело обстоит гораздо хуже…

Он наблюдал за ней: она сидела неподвижно, обдумывая его слова. Он говорил себе: «Сейчас я должен буду сказать ей… Сейчас она узнает, кто я такой… Может быть, она сначала и не поверит».

Фрэнсис Клоуд вздохнула и выпрямилась в кресле.

— Понятно, — сказала она. — Растрата чужих денег.

Или, если это неточное слово, нечто в этом роде. В общем как молодой Вильямс.

— Да, но на этот раз… Ты не понимаешь… ответственность несу я. Я пустил в дело фонды, которые были доверены мне на хранение. До сих пор мне удавалось заметать следы…

— Но теперь все должно выйти наружу?

— Если только я не смогу найти необходимые деньги, и притом быстро.

Никогда в жизни он не испытывал подобного позора. Как она это примет?

В данный момент она принимала это очень спокойно. Но, впрочем, подумал он, Фрэнсис никогда не устраивает сцен. Никогда не упрекает, не бросает обвинений.

Подперев рукой щеку, она в задумчивости хмурила брови.

— Как глупо, что у меня нет своих денег.

Он сказал:

— Существует твоя брачная дарственная запись, но…

Она отмахнулась:

— Я думаю, этих денег уже нет.

Он промолчал. Затем сказал, с трудом подбирая слова, своим бесцветным голосом:

— Мне очень жаль, Фрэнсис. Не могу выразить, как жаль. Ты заключила невыгодную сделку.

Она посмотрела на него в упор.

— Ты уже говорил это. Что ты имеешь в виду?

Джереми сказал, преодолевая волнение:

— Когда ты была так добра, что согласилась выйти за меня замуж, ты была вправе ожидать… ну, честности… жизни без забот.

Она смотрела на него в полном изумлении.

— Постой, Джереми. Как ты думаешь, почему я вышла за тебя замуж?

Он слегка улыбнулся:

— Ты всегда была верной и преданной женой, дорогая. Но едва ли я могу льстить себе мыслью, что ты приняла бы мое предложение при… м-м-м… других обстоятельствах.

Она с удивлением посмотрела на него и вдруг разразилась смехом:

— Ты глупый старый сухарь! Так вот какие романтические бредни скрываются за твоей внешностью невозмутимого законника! Так ты в самом деле считаешь, что я вышла за тебя в благодарность за спасение отца от этой волчьей стаи — or руководителей Клуба жокеев et cetera?[23]

— Ты так сильно любила отца, Фрэнсис…

— Я была предана папе! Он был ужасно мил, и с ним было так забавно жить! Но если ты думаешь, что я могла продать себя семейному поверенному, чтобы спасти отца от того, что ему всю жизнь угрожало, значит, ты никогда меня по-настоящему не знал. Никогда.

Она не отрываясь глядела на него. «Невероятно! — думала она. — Прожить в браке более двадцати лет и не знать, о чем думает твой муж! Да и как это можно узнать, если у него совершенно иной склад ума, совсем не похожий на мой собственный. Он романтик, глубоко прячущий свой романтизм, но все-таки романтик. Все эти книги Стенли Уэймана[24] у него в спальне. Хоть они должны были надоумить меня. Дорогой мой глупыш!»

Она сказала:

— Я вышла за тебя потому, что, разумеется, любила тебя.

— Любила? Но что ты могла найти во мне?