К черту! Но если ты сделала все эти глупости…

Она могла полюбить Ристет, стать горожанкой, а не гостьей, тем более что император закрепил синие покои за ней. Она могла полюбить императора, по-настоящему, как единственная дочь любит отца, но несмотря на шкаф, забитый нарядами и смирившихся мачеху и братца, ставила блок не только на мысли, но и чувства.

Семейные ужины тяготили, но она выбирала одно из шикарных платьев, купленных для нее императором, обувала мягкие кожаные туфельки в тон и спускалась в огромную столовую, в которой с легкостью мог поместиться их дом с матерью или два домика, как у Адэра.

Серебряные приборы глаза не пугали — пользовалась ножом и вилкой, с первым блюдом беспроигрышно выручала ложка, а если кто предпочитал разнообразие и посмеиваясь, считал ее недоразвитой, это его проблемы. Хотела бы она посмотреть, как долго сопротивлялись голоду Уна и Лэйтон, попади они в Город Забытых Желаний, прежде чем начать есть руками.

Жареная картошечка Чупа не могла конкурировать с императорскими яствами, но через день пребывания в Ристет, Вилла откровенно по ней скучала. И по кофе, найденному и приготовленному для нее — горьковатому, без сахара, но с любовью.

Две недели, о которых договаривались с императором, прошли, и Вилла подняла тему о возвращении в Анидат. Она погостила, пора и честь знать. Но ему эта тема не понравилась.

— Ты моя дочь, — сказал строго, — я ни к чему тебя не принуждаю, но дай своему старику еще неделю. Три недели за двадцать пять лет — не так много, как думаешь?

Вилла думала, что он отнюдь не старик, по человеческим мерками император выглядел лет на тридцать пять — тридцать, и еще думала, что если хотел видеться чаще, никто его не удерживал. Но он ничем ей, собственно, не обязан. Жена и наследник появились много раньше незаконнорожденной дочери, так что Вилла и ее мать — наверняка, случайность.

— Мама знает, что я у тебя?

— Естественно. И знает, что я прошу тебя задержаться.

— И что сказала?

— Сказала, что соскучилась, но ты достаточно взрослая, чтобы принимать решения. — Он улыбнулся. — Ты, действительно, у меня совсем взрослая, доча.

От этих слов Вилла едва не расплакалась, но запретила себе, не при нем, потому что тогда… Она с нежностью всматривалась в красивое лицо императора… Тогда он бы понял, как много и всегда для нее значил.

Она запретила себе так же вспоминать прошлое, упрекам не было места в новых, таких хрупких еще отношениях. Настоящее — максимум, что можно позволить, а будущее придет, не спрашивая, и рассудит, ни с кем не советуясь.

Еще неделя, согласилась, а потом в Анидат.

— Ты хочешь вернуться из-за матери? — император не слишком обрадовался такой настойчивости. — Или мне поговорить с Уной и Лэйтоном?

Она не хотела вражды с новыми родственниками, хватит, что из-за нее едва война не началась. Из-за матери, пояснила, и еще хочет попросить герцогиню сделать ее легал.

— Легал? — Брови императора недоверчиво сдвинулись на переносице. — Но зачем?

— Я давно мечтала о крыльях.

Он всматривался в ее лицо, не пытаясь, — Вилла чувствовала, — проникнуть в мысли. Он, самый сильный из всех, кого она знала, давал ей свободу, пространство, а те, кому верила, копались в ее голове, как в песочнице.

Отмахнулась от навязчивых мыслей о прошлом.

Настоящее, напомнила себе.

И будущее, которое выбрала.

— Хорошо, — император поднялся, показывая, что утренняя беседа окончена.

— Ты согласен?

Она тут же прикусила язык: ну, какое ей дело, согласен он или нет. Но по довольному лицу императора было заметно: ему вопрос понравился. Он мягко провел рукой по ее волосам, уложенным горничной в замысловатую прическу из кос, приподнял лицо за подбородок, удерживая взгляд.

— Если это то, о чем ты мечтала, я сам тебя сделаю легал.

— Ты?! Но герцогиня…

— Я — император, — напомнил мягко и вышел из комнаты.

Она действительно забывала, кто рядом с ней. Забывала, даже обращаясь по титулу. Он был прост, доступен, открыт для нее и, казалось, прилагал все усилия, чтобы и она открылась.

— Император… — прошептала, глядя на дверь, за которой он скрылся, и тут же попробовала на языке еще одно слово: — Папа…

Первое подходило ему больше, второе казалось правильней. Как говорил Самаэль: надо смириться, что у папы статус выше, чем у шута, как она считала? Наверное, это проще, чем если бы сталось наоборот: думать всю жизнь, что отец император и узнать, что он — королевский шут.

Сменив расшитое бисером утреннее платье на джинсы и майку, а туфельки на кроссовки, Вилла вышла из замка. Первое ее появление в таком одеянии вызвало шок: слуги приросли к месту кто с тряпкой, кто с подносом, кто с чем; мачеха, нервно хихикнув, спрятала лицо в острый кулачок, а братец холодно поинтересовался, не считает ли она нужным немедленно подняться в комнату и переодеться.

Одежда была ношеной, той, в которой она прибыла из ГЗЖ, но Виллу так и подмывало сказать Лэйтону, что она в действительности считает о его вычурных нарядах с разноцветными шарфами, скрывающими шею почти до глаз, но заклятье… эх, заставило собраться с мыслями и ответить не по-хамски, но весьма категорично:

— Благодарю, императорское высочество, но нет.