К далеким берегам (без иллюстраций)

Тысячи верст, отделявшие Камчатку от мест, где жили люди, которые тоже читали и думали над книгами, как будто исчезали. Крашенинников мысленно переносился в мир, открывавшийся перед ним в лучшие минуты ученья.

Пришло и скоро прошло короткое дождливое камчатское лето. Подошла осень 1740 года. Крашенинников все еще ждал, что приедут Гмелин и Миллер.

В сентябре прибыло судно, которое обычно раз или два в год посылалось из Охотска на Камчатку. Крашенинников думал, что на этом судне приедут Гмелин и Миллер, но вместо них приехал адъюнкт Стеллер. Адъюнктами назывались научные сотрудники, работавшие под руководством академиков.

Академия наук послала Стеллера в Сибирь, чтобы он продолжал исследовательскую работу Гмелина и заменил его в экспедиции. Гмелин и Миллер на пути из Иркутска встретились со Стеллером, которого увидели в первый раз.

Гмелин сперва с некоторым удивлением смотрел на этого молодого ученого: на Стеллере не было парика, который принято было тогда носить, и он совсем не заботился о своей одежде. Но Гмелин скоро заметил его преданность науке.

«Мы могли сколько угодно говорить Стеллеру о всех чрезвычайных невзгодах, ожидавших его в путешествии, — это только больше понуждало его к этому предприятию. Он вовсе не был обременен платьем и имел одну посудину, из которой ел и в которой стряпал сам. Его нисколько не огорчали лишения в жизни. Ему было нипочем пробыть целый день без еды и питья, когда он мог совершить что-нибудь в пользу науки», писал потом Гмелин.

Академики решили, что Стеллер поедет вместо них на Камчатку и будет сопровождать Беринга в его плавании. Студент Крашенинников должен был находиться в подчинении у адъюнкта Стеллера.

— Просмотрите наблюдения, которые сделал Крашенинников. Ежели некоторые описания покажутся вам сомнительными, проверьте и дополните либо исправьте. — говорили Гмелин и Миллер Стеллеру.

Приехав в Большерецкий острог, Стеллер стал выполнять это поручение.

— Вы будете состоять в моей команде. Ваши наблюдения и описания передайте мне, — сказал он Крашенинникову.

Крашенинников отдал ему свои рукописи.

Стеллер начал немедленно сам изучать природу Камчатки и жизнь ее населения. В основу своей работы он положил материалы, собранные Крашенинниковым с таким самоотверженным трудом.

По требованию Стеллера, Крашенинникову выдали жалованье из казны Большерецкого острога. Однако этих денег едва хватило на уплату долгов и покупку самого необходимого провианта. А большерецкий приказчик заявил, что без особого указа впредь выдавать деньги не будет.

Стеллер понял, что и он сам и приехавший с ним живописец Беркан скоро попадут в такое же трудное положение, как и Крашенинников, если на Камчатку не будут посланы мука и деньги для сотрудников экспедиции.

— Летом будущего, тысяча семьсот сорок первого года, как только пойдет судно в Охотск, пошлю вас в Якутск, а оттуда в Иркутск, дабы добиться выплаты жалованья и получить для нас всех провиант, — сказал Стеллер Крашенинникову.

В июне 1741 года Стеллер отплыл к берегам Америки, а Крашенинников — в Охотск. Стеллер рассчитывал возвратиться на Камчатку через четыре месяца. Он вернулся через год, прожив зиму на безлюдном острове с командой Беринга.

Крашенинников, три года один изучавший Камчатскую землю, больше туда не вернулся.

VI

Крашенинников после долгих хлопот получил в Иркутске жалованье для сотрудников экспедиции. Он закупил провиант и собирался везти его на Камчатку.

В это время пришло письмо от Гмелина и Миллера из Тобольска.

«За потребно рассуждаем, чтобы вы были попрежнему с нами для всякого вспоможения», писали академики.

Крашенинников отправил на Камчатку муку и другие запасы с солдатом, который находился в его распоряжении. Потом он выехал к Гмелину и Миллеру и присоединился к ним уже на Урале.

— За годы путешествий по Сибири и Камчатке я более двадцати пяти тысяч верст проехал, — говорил впоследствии Крашенинников.

В феврале 1743 года он вернулся в Петербург вместе с Гмелиным и Миллером.

За десять лет, которые прошли с тех пор, как Крашенинников уехал в экспедицию, порядки в Академии наук мало изменились. Петербургские академики все так же раз или два в неделю собирались на конференцию и слушали доклады на латинском языке. Попрежнему среди академиков не было ни одного русского ученого.

Но за это время появился новый русский адъюнкт — Ломоносов. У него было много общего с Крашенинниковым. Ломоносов был сын крестьянина, а Крашенинников — солдатский сын. Оба они учились в Москве, в Спасских школах.

Они были почти ровесниками. Но Ломоносов начал учиться гораздо позже. Когда Крашенинников достиг уже класса философии, Ломоносов обучался в школе только второй год. Потом Крашенинникова с товарищами вызвали в Петербург. А когда через три года Академия наук решила снова вызвать двенадцать учеников из Москвы, Ломоносов тоже обучался в философском классе Спасских школ. В Петербурге его также экзаменовал академик Байер. И Ломоносов, так же как Крашенинников, оказался на экзамене одним из лучших учеников.