К далекому синему морю

– Это ты верно заметил, – Кликман что-то крикнул, применив совершенно специфичный технический жаргон, сплетенный с таким матом, что даже Морхольду стало стыдно. – Вот рукожопы, а?! О чем мы? Ах да. В Волгограде, как везде, наверное, ну, думаю так. Феодализм, настигающий неотвратимо и со все увеличивающейся скоростью. И остатки технологий, стоящие на службе не у всех. Такой, знаешь, дизель-панк, мать его. Речные бронированные суда и люди, запряженные в плуг. Пусть такое я и видел всего пару раз, по самым границам области. Сверху.

– Как быстро мы все оскотинились, ты это хочешь сказать?

– Полагаешь, именно это?

– Есть еще варианты? – Морхольд усмехнулся. – Тебя же дернуло при слове «рабы». Жестко, но справедливо. И ведь никто не застрахован, так?

– Никто. – Лицо Кликмана стало жестким. – Ладно, хватит трепаться. Взлетим, посмотрим как полет, там и поговорим. Веришь, мне порой очень хочется поговорить. А боюсь. Леша, иди уши грей в другом месте. А то я тебе быстро припомню твою контрабанду, щенок!

Подковерные игры, интриги, тайны местечковых мадридских дворов. Ничто не изменилось с Беды, ничто. Морхольд снял рюкзак, сел, стараясь не думать ни о чем. Впереди был первый полет за двадцать лет. Стало страшновато. Жуть, дремлющая в расстегнутом отвороте куртки, неожиданно высунула мордочку и лизнула его кончиком языка. По носу. И вновь прижалась к груди, зашипев как-то по-особенному.

– Ты, однако, любишь ластиться… Подлиза.

«Контрабандист» Леша, недоуменно глядя на разговаривающего с самим собой мужика, покрутил пальцем у виска. Морхольд накинул капюшон, уже немного жалея, что не последовал совету обуть унты. И попробовал задремать. Почему бы и нет?

Вокруг скрипели и потрескивали сиденья, кто-то садился, ерзал. Нервный смешок, слегка выше, чем обычно, голос, глубокое сопение. Да он тут не один, кто боится. И правильно. Интересно, каково бедолагам, сидящим только под навесом из брезента посередке гондолы?

Под ногами, гулко булькая, начал разогреваться какой-то аналог калорифера. Ну, генератор здесь есть, сейчас станет чуток теплее. Летуны храбрые люди, что и говорить. Представить себе, каково это – гореть на высоте, Морхольд не захотел. Зачем?

Толкнули его довольно скоро, еще заснуть как следует не успел.

Морхольд приоткрыл глаз. Кликман, довольный и улыбающийся, явно хотел продолжить разговор.

– У тебя здесь курить можно, Чкалов?

– Нет. А вот продемонстрировать тебе инструменты для пожаротушения я просто обязан. Так что пошли. Рюкзак оставь, не убежит. Солнце, присмотришь за вещичками?

Давешнее «солнце», на взгляд размером с третьим-четвертым, кивнуло. Морхольд, стараясь не смотреть за борт, двинул за широко шагающим Кликманом. Курить, значит, все-таки можно. Уважение и восхищение от храбрости пилота и его команды смешивалось с не меньшим переживанием по поводу своей же дурости.

Но, как ни прячь голову в песок, из открытой части гондолы увидеть окружающее все же пришлось. И не сказать, что Морхольд испугался. Даже наоборот. Потому что такого ему видеть прежде не доводилось. Вернее, все было по-другому. Точно, как с велотренажером, как-то раз опробованным до Беды. И педали крутишь, и устаешь, но… Не так, не так. Это не велосипед.

Простор. Режущий лицо ветер. Холод. Это если бы Морхольд хотел сказать кратко. А если нет…

Простор бил сильно, навылет, заставляя дыхание на какой-то миг остановиться. Бескрайнее, пусть и серое небо – насколько хватало взгляда. Земля, бурая, черная, с белыми проплешинами и остатками зелено-золотого, плыла под ногами, маня к себе. Страх никуда не делся. Страх просто затаился, сменившись каким-то совершенно детским восторгом. Восторгом, тут же перешедшим в ожидание. Чего? Морхольд не смог бы объяснить.

Здесь, на высоте, стоя в открытой небу дюралевой лохани, он ощущал себя никаким не венцом творения. Там, внизу, даже еле ходя, Морхольд мог неизмеримо больше. А здесь, плывя в сотнях метров над существами, всегда жаждущими человеческой плоти, он казался себе безвольным и беспомощным младенцем.

Говорят, все пилоты немного сумасшедшие. Сумасшедшие по-хорошему, именно так и никак более. Как еще объяснить тягу бескрылого существа к полету? Морхольд такой тяги не испытывал. Он испытывал слабость и переживал ее, глотал и насыщался целыми пригоршнями.

Говорят, небо подарило людям свободу. От чего именно? От возможности двигаться куда захочешь? Скорее всего, что так. Свобода казалась мнимой. Без жестяной банки с гелием и двух движков, раскручивающих лопасти винта, никакой свободы нет и в помине. Скорее тюрьма, для кого-то дающая иллюзию воли, а кому-то, как беднягам, сидевшим в колодках, не дающая и ее.

Морхольд потер лицо, поднимая повыше воротник свитера и застегнув клапаны капюшона.

– Какая высота? Километр?

– Ты смеешься, дружище? – Кликман, остановившийся у небольшой двери на самой корме, развеселился. – Двести пятьдесят метров. Километр, скажешь тоже…

– Утешил, – буркнул Морхольд, – лучше бы километр.

– Ты бы там замерз сразу, – хохотнул летун, – да и зачем тебе такой потолок?