К другим берегам (СИ)

Над горами, окружившими долину, где внизу - у моря - лежал сонный городок; над мшистыми горами, из которых - то далеко, то близко - выступали бледно-коричневые и серые скальные породы с редкими деревьями; над всеми этими величественными зелено-синими горами, нависла сплошная, ватная громада облаков. Восточный ветер отрывал от облачной груды куски, раскатывал по голубому небу длинными, белыми росчерками, сплетая из них тонкую облачную паутину. Я разделся, подставив спину солнцу, лег на полотенце, стал читать книгу... Припекающее солнце, размеренный шум моря, плавное движение рассказа, точно скрыплая телега в пыльной летней степи, совсем успокоили, расслабили, усыпили меня. Было так сладко, забыв обо всем, наклонить голову на сплетенные кольцом руки, спать, спать, спать под чародейный шум волн.

Разбудил резкий порыв ветра...

Перед тем, как уходить, я присел у берега; по мусульмански сложив ладони, зачерпнул воды; обтер заспанное лицо. Стало свежо, приятно. На обратном пути зашел в небольшое кафе с открытой верандой, откуда открывался прекрасный вид на море, на скалы, на горы. Мутное, абрикосовое солнце своими последними лучами освещало бухту и городок, растягивая на нагретых досках веранды длинные, вечерние тени. Я заказал итальянский красный вермут со льдом. Отпивая из узкого, высокого стакана, смотрел на появившийся из-за скал пароходик, который по-старушечьи, переваливаясь с борта на борт, подошел к пристани.

На пристань сошли двое мужчин. Один нес рюкзак. Пароходик пустил из трубы тонкую струю белого дыма, попятился кормой в море, развернулся носом к заходящему солнцу, близоруко сверкнув иллюминаторами. Натужно испустив гудок, пароходик торопливо засопел, забурлил водой. Слегка кренясь набок - поплыл, держась левее далекого, темного мыса, оставляя гладкий, светлый след, изогнувшийся на густо-синем покрывале моря, измятом рябью.

Отхлебывая из стакана вино с полынным вкусом, я следил за пароходиком, пока он не скрылся за мысом. Солнце тоже наполовину закатилось за горы. Стало тихо-тихо... Я подумал о том, что наступила осень, и этот солнечный день - лишь агония упрямого лета. Стал думать о минувшем лете. О том, каким оно было жарким днем и прохладным - а иногда душным - ночами, и что дождей этим летом выпало больше, чем засушливым прошлым летом, и каким оно было долгим, а море - теплым и ласковым, а потом

Сюжет к рассказу.

Поезд, который привез на юг невысокого, плотно сложенного Панина, расположившегося с комфортом в мягком вагоне, тяжело выдохнув, стал. Панин, навесив на плечо складную сумку-гардероб, вышел и пошел своей поспешной походкой жителя столицы, под мелким февральским дождем, к остановке такси.

Мокрая дорога к побережью была пустынна. От скучного вида темных, мшистых, округлых гор, клонило в сон. Проехали перевал. Стали спускаться по извилистому асфальту шоссе. Окрестности затянули косматые дождевые тучи. Панин, вразрез со своим сонным, нахмуренным видом, думал о приятных вещах: о своей, только что вышедшей книге; о сумме денег, которую ему должны выплатить за эту книгу (часть суммы он получил в прошлый вторник); о своем предстоящем недельном отдыхе у моря, который намечено было провести в полнейшем праздном существовании

дождь дождь хорошо теперь точно ничегошеньки делать не стану только спать есть пить вино гулять у моря

Думая об этих вещах, Панин постепенно вошел в роль маститого, уставшего, от напряженного труда, литератора, и эта внутренняя роль была ему приятна.

Большое здание гостиницы показалось брошенным, когда мраморное эхо гулко повторило звук шагов. Впрочем, медлительный служащий оказался на месте, за стойкой, и Панин снял двухкомнатный номер с видом на море.

Долго смотрел в окно на темное, в спустившихся сумерках, море, на движущиеся бугры волн и хотел понять: отчего так увлекает человека вид большой воды, как и вид огня, и не решил этой задачи. Близко от окна тяжко скрипел, от напирающего ветра, высокий, узкий кипарис. Панин выложил вещи в платяной шкаф. Он любил во всем держаться порядка и, почти физически, не мог терпеть людей неаккуратных. Затем, разложив в ванной комнате туалетные принадлежности, смыл с себя дорожную пыль, всегда какой-то особый, дух поездов; срезал бритвой отросшую щетину. Приняв душ, спрыснувшись, пригладив блестящие темные волосы, одевшись во все чистое и свежее - ощущая даже какую-то внутреннюю перемену - принял, наконец, приятный облик культурного человека. Внимательно оглядев себя в зеркале, Панин красиво направил узел галстука, блеснув золоченой запонкой и, примяв двумя пальцами оттопыренный на виске волосок, пошел в ресторан ужинать.

Огромный зал ресторана с высокой, стеклянной крышей, показался неуютным. Возможно от того, что людей было немного, составилось неприятное впечатление одиночества. Он быстро поел, расплатился с медлительным официантом. Разузнав о существовании ночного бара, пошел туда выпить коньяку перед сном.