К другим берегам (СИ)

На открытом просторе моря, ветер становился более свежим. Панин не спеша брел по набережной, стараясь наступать в каждый квадрат плитки, но квадраты были небольшого размера, у него не получалось наступать в каждый. Скоро, бросив это занятие, он стал смотреть, как волны плавно набегали на берег, оползая жидкими струйками меж влажных, блестящих камушков. Было тихо, солнечно, покойно. Освещенный солнцем городок на склоне, взблескивал стекольцами окошек. Вдалеке, над жирной тушей древней горы разворачивалась нелепая драма. Два облака: одно белое, с лиловым брюшком, похожее на голову гигантского удава, другое - дымчатое, закрученное штопором, - подгоняемые ветром, плыли навстречу друг другу, но никак не могли стать одним целым. Бесполезно принимая новые очертания, они как будто натыкались на что-то невидимое, но непреодолимое для их легкого воздушного естества. Навстречу Панину прошел, глядя куда-то вдаль, старик в пушистом, махровом берете, надвинутом глубоко на лоб и на уши. Он подвернул верхнюю губу, отчего выражение рта его стало напряженным, несвободным - будто скривившаяся гримаса никак не могла расправиться. Панин стал думать над тем, отчего человек не вписывается в величавый, всегда естественный вид природы, но дальше мысли о несовместимости неподвижного и подвижного не мог двинуться, понимая, что мысль эта очень неточна

море подвижно облака подвижны они не разрушают величия пейзажа но присутствие человека делает пейзаж второстепенным выпячивая лишь себя нет не могу понять какой странный старик может у него горе от этого его гримаса горы в снегу просто чудесны там в кипарисах большой тополь белеет точно парус может спуститься к морю?

Сидя на белых, сухих камушках, под которыми виднелись темные, еще не обсохшие, Панин смотрел на море, в белых, пенных барашках косо спешащих волн; на крупное, точно вырезанное из темной бумаги, длинное судно с большой квадратной постройкой на корме - чуть поодаль от выступивших из моря скал-близнецов.

Два несчастных облака никак не могли соединиться. Из больших, прекрасных, они стали маленькими, почти прозрачными, готовыми вот-вот раствориться в безразличном голубом небе. Отчего-то Панину стало тоскливо, одиноко. Уже не так радовал этот солнечный день, великолепие его красок. Он глядел на умирающие облака, которые всю свою недолгую жизнь старались соединиться, но не смогли из-за совершенно непонятных причин, которых ведь могло и не быть,

и мы как эти облака из больших делаемся маленькими вот и совсем нас нет но зачем-то мы были зачем для чего что нам делать чтобы стать счастливее лучше может нет никакого счастья может мы должны просто жить потом умереть как эти облака но мы не облака нет мы лучше полезнее что же нам делать

смотрел на море в пенных барашках волн, на тужащуюся лететь против окрепшего ветра чайку...

летим против ветра он сносит мы изворачиваясь продираемся вперед похоже на фразы из моих книг книги-книги что в них зачем они красивые истории публика требует мы пишем отчего не написать о солнечном дне малахитовой воде старике с его горем облаках чайка упорно летит вперед ветер относит относит её прибавить драматический финал может закончить смертью осознанием важного да-да такое пронзительное щемящее куда отдать только не к Гадже прошлый рассказ зарезал подлец ладно после решу

Устав бороться с ветром, чайка, проделав головокружительный крюк в воздухе, села на камушки пляжа, подальше от лежащего на спине человека, опасаясь какой-нибудь пакости с брошенным камнем. Панин не обращал на птицу никакого внимания. Он опять пребывал в прекрасном настроении, даже насвистывал.

Возвращаясь к обеду, в такси, Панин решил: Если вечером в баре встречу вчерашнюю девицу, обязательно договорюсь.

Облако.

Закончилось лето, но настоящая осень еще не наступила. И прохлада не трогала лиц, и легкой туманностью не вырывалось изо рта теплое дыхание тела, а воздух был прозрачным и звонким по утрам. Около самого горизонта небо казалось серым и неуютным, но выше оно становилось бледно-голубым, почти прозрачным, и в цвете этом, чистом и радостном, не спеша, торжественно, точно в едва приметном токе воды - плыли облака. Облака были разной величины и самых причудливых очертаний; потом облака соединились в белую, похожую на прокисшее молоко массу, по краям это огромное, рыхлое облако было грязно-серого цвета. Неожиданно, быть может, от перепада изменчивого давления, огромное ноздреватое облако стало расползаться в незримых швах - и, устремляясь в разрывы непрочной облачной массы, на землю опустился солнечный свет.

Он мог подолгу смотреть на облака. Он любил их и верил, что облака - это улетевшее наверх дыхание, нежное и неуловимое, которое застыло там, но не потеряло способности летать. Досадно, что жена не понимала его - и, когда не могла больше сдерживать себя, начинала злиться, а он ничего не мог изменить. Ему нравилось наблюдать, как облака медленно проплывали над ним, едва заметно изменяясь.