К двадцатипятилетию первого съезда партии

в памяти. Это было 4 февраля 1897 г. — первая соц.-демократическая прокламация в Киеве[34]. Ночью у меня был обыск, но кроме новорожденной дочери ничего не нашли, и я продолжал работать как раньше, хотя на меня уже косо смотрели. Каждый раз, когда на заводе бывали какие-нибудь случаи, напр., уменьшение расценки, увечье какого-нибудь рабочего, грубость или побои мастера, непременно, при этом появлялся листок, с призывом бороться за свои экономические и политические интересы, с указанием разных требований для достижения своих целей. Главным орудием борьбы мы советовали объявить стачку тогда, когда на заводе много работы и срочные заказы. И не долго пришлось ждать. Летом, того же года, я и Бычков и другие наши товарищи подготовили стачку всего механического и котельного цехов, в числе 1.200 человек, и выставили требование о сокращении рабочего дня, увеличения расценки на работу, и оставления старой расценки на предметы, которые хорошо оплачивались, и др. требования, которых я точно не помню; помню только, что вечером, когда дали гудов и первая смена должна была итти домой, а на завод пришла уже другая смена, мы не уходили с завода и потребовали директора завода чеха Колаша. Это был человек маленького роста, худой, невзрачный, к тому же злой, скверный и подлый человек. Он иначе не общался с рабочими, как «тыкал», ругал всех рабочих отборной руганью и любил бить рабочих по щекам, в особенности подростков и простых рабочих. Когда его позвали в механический цех, он пришел и стал около большого строгального станка. В один момент было потушено электричество^{9}, и он очутился на доске строгального станка, и станок был пущен в ход. Но счастье его, что он был маленький и пролез в отверстие доски нижней части станка, где ему только спину немного выровнило, а то пожалуй его постругало бы совсем заново. Работать уже никто не работал. Сначала заперли ворота и никого не хотели выпустить. Но потом всех выпустили и мы разошлись по домам, а на завтра все собрались на завод и предъявили свои требования. Скоро весь завод был окружен казаками и жандармами. Стали

[72]

звать в контору отдельных рабочих и расспрашивать у них, кто агитатор и кто бросил директора на строгальный станок, Обещали за это многое, но к чести наших товарищей никто из 1.200 человек не выдал ни одного товарища; вот какая у нас была спайка в механическом цехе. Ночью были аресты, арестованы были я и Бычков, — но продержав нас около недели освободили, за недоказанностью, но за нами уже зорко следили и администрация, и жандармы, и сыщики. Мы же все время продолжали сплачивать как можно больше и больше рабочих. Начались стачки на других заводах и среди ремесленников. Устраивали сходки очень часто, по праздникам, в лесу, за городом, и нас, товарищей, собиралось много со всех заводов и мастерских. Мы ставили кругом цепь своих, чтобы следить кто идет, а сами собирались в одно место, куда являлись наши товарищи интеллигенты и читали нам разные выдержки из газет, а чаще всего говорили речи о нашем тяжелом житье и как от него освободиться, да так, что многие из нас плакали, слушая их. Лучшими ораторами были товарищи: Тучапский, Лесенко и Мельников, последний был везде и всюду. В этом же году мы праздновали 1-го мая, всемирный рабочий праздник. Мы организовались и жандармы не дремали, так что многие, товарищи были арестованы, в том числе и Мельников. Но все-таки долго не сидели в тюрьме, скоро выпустили и опять за работу. Но шпики жить не давали. Бывало соберутся ко мне на квартиру, в одну комнату полуподвального помещения товарищи, туда же приходили интеллигентные товарищи, читать нам лекции по политической экономии, о Марксе, а тут же в окна шпики заглядывают, а с литературой совсем беда, куда спрятать? А больше всего литературы — у Мельникова. И вот однажды мы думали, куда лучше спрятать литературу, долго думали, но тут же, как всегда находчивый Мельников, говорит: «Я надумался: давайте сейчас товарищи устроим». В мастерской стояли колоды для наковальни. Взяли колоду, вырезали в дне большую дыру; заделали таким же кружком, набили ее полную литературой и опять поставили наковальню. А ночью гости, жандармы, обыск, перерыли все, ломали полы и стены, и ушли не солоно хлебавши. На утро Мельников и говорит: «А что нашли чортова батька?» Так у нас продолжалась наша работа до 1898 года. Вначале 1898 г. уже были со-

[73]

брания по выборам на 1-й съезд. Лично я на съезд не выбирал, не помню по каким причинам. На этом я пока заканчиваю свои воспоминания, а о последующей, до 1905 года, моей революционной работе напишу в другой раз.

21 Января 1923 года. С. Сонкин

.

Воспоминания.