К ясным зорям (К ясным зорям - 2)

Ну что ж, девчушка терпеливо ждала Павлину, пока она не приходила домой, и крадучись ныряла к ней в постель. Там девчата долго перешептывались - нежно и доверительно. Временами слышался приглушенный смех. Евфросиния Петровна обиженно кряхтела на топчане, покашливала, вздыхала. Потом скрипуче подавала голос:

- И о чем это вы?.. Что за смешки?.. И не стыдно?

Ждала, чтобы ее успокоили. Смех - придушенный, закушенный, сдавленный и все еще живой - не утихал, и тогда моя жена сердилась не на шутку:

- Катя, кому сказала?! Хочешь - веником?

Смех становился похожим на всхлипывания, опадал, как поднявшееся тесто, когда его похлопаешь рукой, и так же тихо и крадучись Катя возвращалась в свою постель.

А Евфросиния Петровна еще долго пыхтела, ворочалась с боку на бок, бурчала что-то неразборчиво и осуждающе.

Я понимал - стареет.

И жаль мне было ее, потому что ни одной женщине не желаю утрачивать молодость.

Утром моя жена была тихой и вроде задумчивой. Разговаривая с Павлиной, не поднимала глаз. Глубокая обида и разочарование делали ее смиренно-злой и угрожающе доброй.

Представляю, как тоскливо сожалела она по Ядзе, по тихому существу, которую она могла беспрепятственно тиранить своей добротой.

Знаю, что и невестку свою Евфросиния Петровна сможет любить до тех пор, пока та будет принимать как должное душевную щедрость и опытное руководство свекрови. Уж таковы они все, лучшие представительницы рода человеческого, когда дело касается препятствий в их стремлении к полному матриархату...

А наша Павлина организовала-таки комсомольскую ячейку в Буках. Присоединились к ней два парубка, - может, знаете, Антосин Карпо - бедняк из бедняков (отца убили казаки в девятьсот пятом) да Крикун Тодось пришел из лазарета после ранения на Туркестанском фронте. И не испугались, что из веселеньких хат под цинковыми крышами тоненькими змейками выползают слухи. Вон Англия сердится. Вон Польша шевелится. Вон великий князь Кирилл собирает новую рать воевать большевиков. И в газетах пишут... И достанется тогда, ой достанется тем, кто хозяев прижимал, на красную звезду молился!.. Затанцуют они на веревочке, вот вам крест святой!..

Бредила кулацкая Вандея виселицами, тайком точила ножи, кровавая мгла застилала ей глаза.

А в хате-читальне я говорю: люди добрые, наступило уже время мира и покоя на нашей земле, перековала советская власть мечи на орала и честный ратай вздохнет счастливо - отныне и до скончания веков пот, а не кровь станет орошать его борозду. Верьте мне, верьте!

Вчера наконец прибыл в наше село землемер. Про него уже ходят легенды. До завтрака, мол, выпивает бутылку самогона, а закусывает одними сырыми яйцами. И не так чтобы много их потребляет, ровно десяток, и чтоб свежими были. И за обедом пьет точно так же, только уже не яйцами пробавляется, а чтобы был добрый борщ со свежениной и жареная курочка. А на ужин не ест ничего, только выпивает кринку молока.

И сила от этих харчей у него такая, что запросто разгибает подкову и борется с бугаями.

Сегодня утром увидел я этого дивного мужа. В дореволюционной серой тужурке с петлицами, со следами споротых наплечников и в фуражке с эмблемой - астролябия, наполовину обвитая мерной цепью. Усы толстые, как у урядника, на горбатом носище - изящные очки.

Я был как раз в сельсовете, когда он пришел составлять договор. Поскольку денег у мужиков мало, "межевой инженер", как он сам себя назвал, потребовал по десять фунтов жита за десятину пашни и по пять фунтов за десятину общественных выгонов и лугов. Харчи ему обязана была поставлять община бесплатно, как и квартиру с освещением и отоплением.

Заняв за столом место Ригора Власовича, "межевой инженер" каждое свое условие припечатывал тяжелым кулаком. Кроме всего, ему следовало выделять ежедневно подводу (да чтоб не из-под навоза!) и шестерых рабочих, желательно постоянных.

И чтобы придать себе еще больший вес, господин Кресанский (на "товарища" не откликался) вскользь заметил: "М-мда... А то, что я буду получать от казны еще и "заделку", так это не ваше дело!"

Даже Ригора Власовича самодовольный "господин" сбил с панталыку. Ведь председатель сельсовета знал, что землемер мог найти и под землей сгнивший столб. А это у любого крестьянина вызвало бы чуть ли не мистическое удивление: "И как он, чертов сын, знает?.. Вот тут, мол, копай, вот в этом месте!.. И заступ - дзинь, а там камень!.." Но в спесивом "межевом инженере" усматривал Полищук также и олицетворение советского земельного закона, и пропускал мимо ушей не только болтовню, что тот-де "кровью голосовал не за ваш номер", но и пренебрегал тем, что Кресанский очевидный живоглот и на богатство, что давала ему община, смотрел с пренебрежением.

- Что мне ваши фунты? Я вот в мирное время, - Кресанский конечно же имел в виду старый режим, - получал, кроме "заделки", семьдесят пять рублей, а это жалованье армейского капитана, и еще право выхода на пенсию после двадцати лет службы - с мундиром и с инструментами! А вы мне, как нищему, ваши "фунты"! М-да...