К игровому театру. Лирический трактат

Тут подошел Васильев, дожевывающий что-то вкусное, всегда приготавливаемое ему бесчисленными его секретаршами и бескорыстными няньками из штатных и внештатных актрис.

Можем начинать?

Конечно.

Начинайте.

Продолжим экзамен. У нас остались еще басни и вообще юмор. Мы назовем этот раздел экзамена "Брызги шампанского". Вот шампанское. Раньше, до революции, купцы и подрядчики ставили своим работягам не три бутылки, а выкатывали бочку пива или водки. Я не подрядчик и тем более не купец. Я простой советский педагог, причем театральный, я более трех бутылок не могу, кишка тонка... Но шутки в сторону. Перейдем к делу. Молодые люди, передайте девочкам бокалы.

Я открыл картонную коробку, стоявшую у меня за спиной в нише окна, и вынул из нее очень большой и очень красивый бокал. Торжественно и осторожно передал его подбежавшему молодому человеку, он — другому, а тот — одной из прелестных дам-конкурсанток, зардевшейся от восхищения и ответственности. Я извлек второй бокал, третий... и без остановки вел свой соблазнительный комментарий. — "Какие красивые бокалы... Красный хрусталь в белый горошек... А какой звон... Малиновый звон". Я щелкнул пальцами по кромке бокала. Раздался протяжный, вибрирующий, нездешний звук. Он заполнил зал и долго дрожал в воздухе, проплывая над нашими головами. "Это бокалы из знаменитого спектакля "Серсо", бокалы-воспоминания". Я оглянулся на Васильева: с ностальгической ревностью следил он за путешествием своих бокалов по рукам незнакомых ему людей, а на лице его блуждала тусклая, неопределенная улыбка то ли сожаления, то ли облегчения — все проходит. Эти бокалы были знакомы также и многим Васильевским артистам.

—Три смельчака, возьмите бутылки и устройте залп.

Последовали быстрые манипуляции, и три пробки ударили в потолок — дружно, громко, сопровождаемые женскими взвизгиваниями. Забулькало разливаемое вино, девочки торопливо схлебывали шипучую пену, бокалы ожили и засверкали пузырьками — стали еще красивее.

— Пить за поступление вам нельзя, нехорошая примета. Выпейте, девочки, за процветание "Школы драматического искусства" за ее превращение в "Академию драматического искусства". За это можно.

Девочки поднесли бокалы к губам, кто-то из них уже успел сделать по глотку, но я возник снова:

— Стоп, стоп, стоп. Из этого бокала пила на спектакле прекрасная актриса Мила Полякова, — я показал пальцем на один из бокалов. — Из этого Петренко, — я продолжал тыкать пальцем, — Филозов, Романов, Щербаков, Наташа Андрейченко... Вы понимаете, куда вы попали?..

Тихим голосом, бескрасочным и безутешным, я обратился к Васильеву:

— Какой артист был Гребенщиков, какой дивный артист...

Васильев отвернулся к стене.

Экзамен приобретал новую окраску. Вместо профессиональных чувств на сцену выступали личные, человеческие, неподдельные. Выдуманные актерские переживания перемешивались с подлинными. Судьбы театральных персонажей начинали перекрещиваться, переплетаться с судьбами живых людей: с судьбой режиссера Васильева, с судьбой его театра, с моей и моих будущих учеников. Возникал какой-то небывалый, интимный и безалаберный хэппенинг. Мы поднимались на другой, более высокий уровень.

— Пейте же, девочки, пейте дорогие. Выпейте за здоровье вот этих сидящих перед вами артистов, они, поверьте, стоят того...

Девочки выпили. Молодцы. Так и надо.

— Я тоже выпью, но выпью соло. Несколько дней назад Анатолий Александрович Васильев привез мне в подарок из Парижа вот эту бутылку коньяку (я достал из кармана крохотный мерзавчик с фирменной этикеткой и стал его откупоривать). Буду оригинален до конца — выпью из горла и сразу всю бутылку до дна. Ваше здоровье, Толя. Не болейте. И не будьте таким мрачным.

И я вылил коньяк в глотку, разинув рот и задрав голову: буль-буль-буль-буль-буль-буль и все.

— А теперь, девочки, передайте драгоценные бокалы другим товарищам- абитуриентам. Кому не хватит — возьмите бумажные стаканчики у меня. Разлейте вино и начинайте читать свои басни как тосты и застольные хохмы. Все вместе и все сразу.

Читайте, чокаясь, друг другу. Облюбованным вами нашим дорогим "зрителям". Стесняетесь? — Читайте Розе Анатольевне, мне, Анатолию Александровичу.

Зашумел невообразимый восточный базар. Он шумел и гудел, пока я не заорал:

— Прекрасно! Передайте музейные бокалы сюда, отодвиньте стулья к стене и потанцуем. Что танцуем? Конечно, ламбаду. Взяли гитары. Еще гитары — у вас же их четыре. Лена, запевайте. Поем и танцуем. Поехали.