К истокам кровавой реки (СИ)

- Ладно, хватит лирику разводить, - министр хлопнул рукой по столу. - Вечером вам дают свидание с сестрой, у вас же только сестра?

- Да, хотя мне кажется, она не обрадуется. А вот послушайте, раньше приговоренным к смерти исполняли последнюю просьбу, а помилованным?

- С чего бы?

- Ради прецедента.

- Ну вы наглец.

- Так это ничтожнейшая просьба, господин министр. Вы же говорили, я не один такой сновидец. А что же видели другие?

- Зачем вам?

- Любопытно. Только любопытство мне и осталось, разве нет?

- Посмотрим. Все равно вы гражданский труп.

- Мне, надо полагать, и документы на другое имя выдадут?

- Да зачем? Оставайтесь под своим. Просто потому, что вы не опасны, Грабец.

 

========== Часть 2. Беглец. В краю подземных нор. Мэсси ==========

 

Если смотреть сверху, скала казалась выше, чем на самом деле. Так, наверное, чувствуют себя насекомые, когда висят на потолке спинкой вниз. Хотя нет — они ведь умеют летать и потому им не страшно сорваться.

Мэсси, впрочем, тоже не боялся свалиться. Высота утеса была небольшой, в пять-шесть раз больше человеческого роста*. Внизу трава уже отросла весьма прилично, несмотря на раннее утро. Скалу покрывали мягкие волокна мха, которым вскоре предстояло иссохнуть и опасть. Сейчас же были самые лучшие часы — распускалась, словно цветок, застывшая за ночь в строгих ледяных линиях долина, нежно подсвечивалось золотом и перламутром небо, скальная гряда вдали казалась остановившимися языками пламени.

За утесом виднелся спуск в окруженную низким плоскогорьем котловину. То есть, Мэсси знал, что он там есть, но заглядывать за край именно сейчас не рисковал. Те люди, что жили снаружи и изредка наведывались на склоны горного города, предпочитали делать обходы утром, и, случалось, палили по камням почем зря.

Но все равно стена манила к себе. Долину он изучил уже давно, избродив ее целиком и полностью, переплыв все озера, поднявшись на все холмы, облазив доступные пещеры и подземелья. За каменным кольцом по всему окоему раскинулась равнина, покрытая перелесками, лугами, незнакомыми реками и пригорками. Дальше за плоскогорьем простиралась и вовсе незнакомая местность, которой сам Мэсси не видел и судил о ней только по расказам — иногда Септит говорил о том, что видел с высоты полета, иногда Авий бормотал скупо и неохотно про степь от края и до края Великой пустыни, иногда старый Корнут вел многоцветный неспешный рассказ о старых счастливых временах, о буйных лесах, прекрасных парках и нескончаемых благоуханных садах.

Он в последнее время все чаще задумывался о тех краях. Дни относительно спокойного существования в долине как-то внезапно закончились, когда он вырос. Еще год назад все было гораздо проще — он мог сейчас пойти поболтать с другими ребятами, помочь им с какой-то несложной работой, или же посидеть у старого Корнута, подавая ему кисточку и горшочки с краской. Молодых шернов к историку было никаким лакомством не заманить — они знали, что рано или поздно Великий шерн, наследник легендарных Трех владык, сам выберет себе преемника, и никому не хотелось менять свободную и беспечную жизнь на вечную, хоть и почетную, работу хранителя древних знаний. Корнут уже нуждался в помощи, хотя не желал в этом признаваться, и на удивление спокойно относился к тому, что человеческий детеныш сидел рядом, помогая найти нужную кисть или смешивая краски в нужных пропорциях.

Старик медленно наносил узоры на камни, жалуясь на цветовом языке, что ноги у него не ходят, крылья не летают, нормально видит один глаз из четырех, а молодежь-то нынешняя с луками по скалам сидит и о Вечной книге думать забыла.

Постепенно увлекаясь, Корнут начинал говорить о счастливых древних временах, когда дни были коротки, Луна от полюса и до полюса покрыта чудесными садами, а шерны, населявшие ее, знали все тайны мироздания, могли строить высокие дома, облететь за несколько часов всю планету, переплыть моря, что сейчас высохшими пропастями закоченели в пустыне. Мэсси тогда замирал, глядя на лоб старика и боясь упустить хоть оттенок. А Корнут продолжал вести свою повесть на дивном языке, недоступном людям. Яркой переливающейся радугой мерцали рассказы о временах, когда мир был юн, жизнь полна надежд, а Земля называлась Прекрасной звездой. Потом темными, размытыми цветами появлялись упоминания о Великой катастрофе, о страшной войне, разразившейся далеко-далеко, за краем неба, в которой схватились могущественные противники во имя добра и зла и уничтожили друг друга, высушив половину Луны и остановив Землю. Знание и наука позволили вызвать силы, разрушающие саму природу мироздания — так отринем же мудрость, откажемся от добра и зла! Нет правды в них, нет смысла в вечном жизненном круговороте. Многие знания — многие печали.

Обычно на этом старик выдыхался, резко обрывал цветовой рассказ, гасил свой светящийся лоб и недовольным взмахом руки отсылал Мэсси прочь.