К истокам

– Это потом прошло? Раз ты теперь с ним общаешься… Он сказал, что этот страх остаётся навсегда. Как клеймо, – голос старика дрогнул.

– Он мне ничего об этом не говорил. Но я его больше не боюсь. Не знаю, почему.

– Он единственный человек за эти годы, который так по-доброму отнёсся ко мне. Я успел к нему привязаться почти как к сыну. Хотел ему помочь, и вот что вышло…

Денис не знал, что на это ответить, но решил подбодрить Захара:

– Ничего, со временем всё наладится. Надо просто подождать. Ведь если даже я преодолел свой страх, то и вам это удастся.

– Будь добр, держи меня в курсе, хорошо? Я за него беспокоюсь.

– Да, постараюсь.

– Если хочешь, можешь приезжать в любое время. Водитель маршрутки знает меня, остановится, где нужно. Позвони – и я встречу тебя на трассе.

– Спасибо! – Денис искренне поблагодарил старика, – Я постараюсь к вам выбраться на следующей неделе.

***

Алек вновь оказался заперт в четырех стенах, он задыхался в этой квартире. Ему хотелось уйти, но было некуда и не к кому. Захлопнув дверь, он уронил рюкзак на пол и бессильно опустился рядом. Долго сидел в полутёмном тесном коридоре, пытаясь унять боль – он потерял ещё одного человека, который мог бы стать ему другом. Или уже стал им. Он медленно вытащил из кармана сложенные листки с рисунками Захара и стал их пересматривать. В полумраке карандашные наброски словно ожили, и Алек внимательно вглядывался в них, пытаясь понять то существо, которое жило в нём. Он никогда не видел Охотника воочию – в детстве пытался поймать его отражение, но безуспешно. Тот искусно избегал случайных взглядов в зеркало и не оставлял никаких следов на фотоплёнке. Алек хотел увидеть себя со стороны, ощутить то же, что и другие, надеясь понять, как это действует, и, может, тогда ему удастся подсказать своим жертвам, как избавиться от метки, которую сам же и нанёс.

Он поднялся, направился в комнату и развесил рисунки на стене над своей кроватью – как память о друге. И как урок себе самому. Да, каждый раз, когда он будет на них смотреть, сердце будет сжиматься от боли, но это будет хорошим наказанием. Алек опустился на пол напротив стены и надолго замер. Ему нужно было пережить еще одну потерю.

***

Спустя две недели позвонил Денис:

– Привет. Захар в больнице, кажется, дело серьёзное. Он просил тебя зайти. Хочет что-то отдать.

– Ты был у него? – голос Алека прозвучал глухо, его сердце сжалось от тревоги.

– Да, навещаю через день. Сказали, у него воспаление легких, но потом начались осложнения.

– Хорошо, я сегодня же схожу к нему, – Алек сразу нажал на отбой, чтобы Денис не услышал его судорожный вдох. Эта ситуация была знакома ему слишком хорошо, и не предвещала ничего хорошего.

Алек не выносил больницы, особенно их запах. Скудно освещённые коридоры вызывали к жизни тяжёлые воспоминания, встречи с которыми он старательно избегал много лет. Любая мелочь могла отбросить его в прошлое – тихий стон, доносящийся из палаты, скрип двери, кушетка, застеленная белой простыней, даже деловитость медсестёр. Но ради Захара он пересилил себя и вновь оказался в этой гнетущей атмосфере. Перед тем, как войти, он невольно задержал дыхание. Потянулся к ручке двери, замер, потом решительно шагнул внутрь. Денис, как и обещал, ждал его у входа в отделение.

– Я пока не заходил к нему, решил, что пойдём вместе, – он уверенно направился к палате, где лежал старик.

Алек едва за ним поспевал – удивительно, но их роли поменялись, теперь он был ведомым, а Денис находился на хорошо знакомой территории.

– Его навещали дети и внуки, Захар познакомил нас, хорошие люди. Все было неплохо, пока не начались осложнения. Он совсем ослабел, попав сюда. Ему очень не хватает леса…

Алек кивнул. Он прекрасно понимал старика.

Денис остановился у двери в конце коридора и, опустив глаза, совсем тихо проговорил:

– Там их трое. Ты, главное, не пугайся, когда его увидишь. Он сильно похудел за это время, почти ничего не ест.

Алек молча вошел за ним. Палата была маленькая, на четыре кровати, одна пустовала. На двух других расположились мужчины – одному под пятьдесят, другой чуть помоложе. Захар лежал у двери, бледный, хрупкий, поседевший; капельница отмеряла жидкость из пакетов, висевших над ним; на тумбочке в беспорядке валялись карандаши и маленький блокнот для набросков. Старик слабо улыбнулся:

– Вот видишь, что с людьми делают больничные условия. Я рад, что ты пришёл.

Алек осторожно присел на пустую кровать. Он не знал, что говорить, все слова, которые приходили на ум, казались неподходящими. Всё же он сумел выдавить из себя приветствие.