К истории русского футуризма. Воспоминания и документы

12-летним мальчиком, – вспоминает он, – нашел на базаре “Стеньку Разина” – с ума спятил от восхищенья, задыхался от приливающих восторгов, во снах понизовую вольницу видел, и с той поры все наши детские игры сводились – подряд несколько лет – к тому, что ребята выбирали меня “атаманом Стенькой” и я со своей шайкой плавал на лодках, на бревнах по Каме. Мы лазили, бегали по крышам огромных лабазов, скрывались в ящиках, в бочках, мы рыли в горах пещеры, влезали на вершины елок, пихт, свистели в 4 пальца, стреляли из самодельных самострелок, налетали на пристань… добро делили в своих норах поровну.

Вообще с игрой в “Стеньку” было много работы, а польза та, что мы набрались здоровья, ловкости, смелости, энергии, силы.

Я перестал писать плаксивые стихи о сиротской доле. Почуял иное.

Например:

Эй, разбойнички, соколики залётные,
Не пора ли нам на битву выступать,
Не пора ли за горами
Свои ночки коротать.
Уж мы выросли отпетыми…

И т. д.

(В. Каменский. “Путь энтузиаста”.

Изд. “Федерация”. М., 1931 г.)²⁰

Как известно, дело не ограничилось мальчишеским увлечением. Вся жизнь В. Каменского проходит под мятежным знаком Разина и Пугачева.

В 1909 г. Вас. Каменский показывал свои стихи о Степане Разине В. Хлебникову.

Ушкуйничья кровь горяча и т. д.²¹

А став взрослым, В. Каменский написал и роман, и поэму, и пьесу о Степане Разине, пьесу и поэму о Пугачеве.

До вступления на литературное поприще В. Каменский тоже отдал дань живописи. Сам Каменский вспоминает:

Следует сказать, что за это время (осенью 1908 г. по выходе “Садка судей”) я работал по живописи в открывшейся студии Давида Бурлюка, сделал картину и повесил на выставке, как настоящий художник.

(“Путь энтузиаста”, стр. 107)²²

Занятия живописью у Каменского были непродолжительными. Разбойничьи стихи и поэмы скоро вытеснили ее.

< Давид > Бурлюк вспоминает о своем детстве в автобиографии (изд<анной> в Нью-Йорке, 1924 г.).

Отец, охотящийся на волков…
Отец мой был зверски сильный человек!²³

В своей поэме “Апофеоз Октября” Д. Бурлюк пишет, вспоминая Россию:

…поросли поля полынью.

А о себе вспоминает так:

Уверовал: я пролетарий.
Я футурист и сверхбосяк!

(Газета “Русский голос”, Нью-Йорк, 6 ноября 1927 г., и отдельной книгой – “Десятый Октябрь”, Нью-Йорк, 1928 г.)²⁴

Шестнадцати лет Бурлюк поступил в Казанское художественное училище.

– Страсть моя к рисованию, – рассказывает он, – в это время достигла такого напряжения, что я не мог ни о чем другом думать, как только о живописи²⁵.

Правда, биографии Д. Бурлюка до сих пор нет, а имеется только очень скупой автоконспект ее²⁶.

Я вспоминаю, как еще в 1912 г. Бурлюк, подбивая меня на самые резкие выходки, сладострастно приговаривал:

– Главное – всадить нож в живот буржуа, да поглубже!

В начале 1914 г. Бурлюк вместе с Маяковским были (конечно!) исключены из школы живописи, ваяния и зодчества за публичные выступления.

О Бурлюках подробнее будет в дальнейших моих воспоминаниях.

Велимир Хлебников родился в селе Тундутове, Астраханской губ<ернии>.²⁷ Раннее детство его прошло среди природы. Биография Хлебникова изобилует пробелами, но, очевидно, это был своеобразный и дикий ребенок, раз уже в 13 лет он жил так: