Меня от Мо отделяло еще футов пять, когда он вдруг начал забирать вправо – в сторону проезжей части. Еще пара шагов – и он окажется ровно на пути трактора. Водитель явно его не видел – не слышно было ни гудков, ни визга тормозов.
Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я бросилась к Мо, ухватила его за руку и изо всех сил рванула на себя. Мы навзничь повалились в желоб, и в ту же секунду мимо прогрохотал трактор. Водитель так и не узнал, какой беды ему удалось избежать.
Зато я слишком хорошо это знала.
Меня трясло. В голове мелькали бесконечные «что, если?». Что, если бы у меня не хватило сил столкнуть Мо с дороги? Что, если бы я сама попала под колеса? Моя жизнь могла оборваться в одну секунду. Времени на раздумья не было, но я знала, что поступила бы так же, даже если бы принимала решение спокойно.
Я приподнялась и помогла сесть Мо. В желобе, заливая наши колени, бурлила дождевая вода. Щеку Мо пересекала глубокая царапина, но в остальном он был цел и невредим.
Зарыдав, я обняла его, человека, который некогда, не задавая лишних вопросов, взял нас с Перси под крыло. Человека, который впервые прочел мне «Ветер в ивах» – притом для каждого персонажа у него был свой голос, и я до сих пор не могла слушать эту книгу в другом исполнении. Человека, который щедро и великодушно делился со мной своей жизнью, своей любовью и всем, что имел сам. Человека, который воспитывал меня, учил, наставлял, утешал. А теперь уходил от меня, сраженный жестокой бессердечной болезнью, с каждым днем уносящей его все дальше и дальше.
– А, Блу, – отозвался он, похлопав меня по спине. – Ну-ну, не реви.
Шмыгнув носом, я отстранилась и заглянула ему в глаза, пораженная тем, как разумно прозвучал его голос. Несмотря на дождь и темень, мне удалось разглядеть, что смотрит на меня он тоже ясно и осмысленно. Марло правду сказала – это был наш прежний Мо.
И тут у меня перехватило дыхание – я внезапно поняла, для чего он отправился в это ночное путешествие. Вовсе не болезнь толкнула Мо под колеса трактора. Сердце мое разбилось на куски – прямо тут, на обочине дороги.
Ветер не вел меня к нему, потому что… Мо не терялся.
Дождь смывал мои слезы в водосток, и мне было жаль, что он не может так же легко и просто вымыть боль из моей груди.
– Мо, но почему?
Он поднялся на ноги и протянул мне руку.
– Была у меня как-то собачка. Скиттер. Дворняжка обычная.
Прикоснувшись к его руке, я ощутила все ее тепло, всю убывающую с каждым днем силу, и вцепилась в нее так, словно от этого зависела моя жизнь. Нет.
Он натянул мне на голову сползший капюшон и обхватил рукой за плечи. Гром заворчал в отдалении, дождь понемногу начал стихать. Разгар ненастья остался позади.
Мы побрели к дому, и по дороге Мо продолжил свой рассказ.
– Я ее до смерти любил, собачку свою. Но когда мне сравнялось пятнадцать, она вдруг начала удирать из дома. Понимаешь, захворала она. Всерьез захворала. Папаша мой объяснял мне, что у собак инстинкт такой – мол, всегда они прячутся, когда им нездоровится. Оставь ее, твердил он мне. Но я не мог допустить, чтобы моя псинка умерла в одиночестве. Все время находил ее и приводил домой.
– И правильно делал, – сказала я, сглотнув комок в горле.
– Правда? А мне вот теперь уже так не кажется. Я же не давал ей совершить то, чего она хотела больше всего на свете.
От этих его слов внутри у меня все заполыхало. Мы целый квартал прошли молча, прежде чем я наконец нашла в себе силы ответить спокойно:
– А у меня когда-то был папа. Тоже, честно признаться, обычная дворняжка. И я тоже любила его до смерти. А потом он захворал. Серьезно захворал. Мне всего одиннадцать было, когда он удрал, чтобы умереть в одиночестве, а не у нас на глазах. И с тех пор и дня не прошло, чтобы я не пожалела о том, что его нельзя разыскать и привести домой. – Я обернулась к Мо и взглянула ему прямо в глаза. – Так что учти, Мо, сколько бы раз ты ни убегал, я всегда буду находить тебя и приводить обратно. Всегда.
– Это разные вещи, Блу.
Не сдержавшись, я заорала:
– А как по мне, так абсолютно одинаковые. Ты захворал. Я понимаю. Это очень несправедливо. И ты хочешь уйти на своих условиях. Ладно. Годится. Но уходить в одиночестве? Это уже никуда не годится. С какой стороны ни посмотри. И не вздумай говорить, что хочешь избавить нас от боли, потому что это бесстыдное вранье. Когда придет твой час, мы все будем рядом. Мы до последнего будем повторять, как любим тебя, и проводим тебя как подобает. Не заставляй нас носиться по округе и разыскивать тебя. Или ездить по вызову шерифа опознавать неизвестное тело. Или отскребать тебя с чертова асфальта! И нечего смеяться. Я так на тебя злюсь, что своими руками придушила бы.
Я терпеть не могла сердиться, не помнила даже, когда в последний раз так орала, но это было сильнее меня. Мо должен был понять, что неправ. Очень, очень неправ.