К Колыме приговоренные

— И пусть! — уже горячится и Егор. — Затаившись, других не будет развращать. А то ведь смотри, что получается: прихожу вчера к этим артистам, — махнул он рукой в сторону проживающих в школе бичей, — говорю: ребята, давайте в артель, рыбу ловить, а они: пусть Фестивальный её ловит.

— Не одни же у нас Фестивальные, — заметил Калашников.

— Во! — вскочил Егор. — Тут-то мы, пожалуй, и разберёмся! По-моему, Фестивальных в стране тысячи, и дай им волю — на шею сядут и всё развалят. А так как слов они не понимают, выход один: в стойло их! У тебя же: Фестивальный — исключение, а другие, как ты сказал, способны усваивать нравственные ценности и без принуждения. Значит — давай им свободу. Согласен, но где они — эти Нефестивальные?!

— Выходит, Егор Кузьмич, — рассмеялся Калашников, — расходимся мы с тобой не по существу вопроса, а по взглядам на людей, на общий уровень их нравственного развития?

— Получается, так, — согласился Егор и, попрощавшись с Калашниковым, пошёл к бичам.

Он всё ещё надеялся, что уговорит их ловить рыбу. У него самого рыба была — и вяленая, и солёная, и мороженая в холодильнике, — однако, понимая, что баба Уля с Ганей и Калашников с ценами Фестивального зиму на свои пенсии не протянут, он решил заготовить рыбы и им. Да и бичам бы она не помешала: бродячих собак в посёлке осталось немного.

А у бичей было плохое настроение. С похмелья у них болели головы, а на похмелку ничего не было. Фестивальный, умотав из посёлка, расплатиться за шкуры с ними не успел. Когда Егор зашёл к ним, они лежали на полу, Ванятка, свернувшись калачиком, спал, а Артист и Дудя тупо смотрели в потолок.

— Ну что, ребята, договорились? — бодро спросил Егор. — Сети-то поставить — раз плюнуть.

— Силов у нас нету, — сказал Дудя.

— Да вы ж так сдохнете! Жрать-то зимой что будете?! — рассердился Егор.

— А это не твоя забота, — поднялся с пола Артист.

У него было поцарапано лицо, а указательный палец перевязан грязной тряпкой.

— Где это тебя угораздило? — поинтересовался Егор.

— Где? Где? — недовольно буркнул Артист, но договорить ему не дал уже проснувшийся Ванятка.

Он закатился в булькающем смехе и, уже утирая выступившие на глаза слёзы, сказал:

— Ето, дядь Егор, его в героической засаде, где мы с Дудей окружали Веркиного Полкана.

— Ну вот, — рассмеялся Егор, — скоро не вы — собак, а они — вас. Ну, так как, договорились? — снова спросил он.

— Егор Кузьмич, самогона дашь, пойдём, — предложил Дудя.

Егор согласился.

Вечером Егор пошёл к Ивану Бурову. Жил Буров замкнуто, ни с кем не общался, а по обросшему густой щетиной лицу и нелюдимому исподлобья взгляду был похож на таёжного бродягу. Появился он в посёлке, когда прииск уже развалился, и что это за человек, никто не знал. Поговаривали, что он скрывается от власти, но так ли это — кто знает. «И мне до этого нет дела», — думал Егор, подойдя к его дому. Ему надо было одно: уговорить Бурова, чтобы он взялся с ним за охоту на оленей. Егор бы и без него настрелял их, сколько надо, но попробуй один вынеси из тайги мясо.

Буров сидел за столом и ел кашу.

— Чего надо? — встретил он Егора.

Раньше Егор видел-то его, наверное, не более двух раз и поэтому только сейчас заметил, что он сильно косоглазит.

— Иван, — сказал он ему, — пошли со мной в тайгу.

— Это ещё зачем? — нахмурился Буров.

— За оленями. Иначе зимой сдохнем, — и рассказал, как ломит цены Фестивальный, и что будет с бабой Улей и Калашниковым, да и с другими, у кого денег осталось немного.

— А они мне до фени! — заявил Буров.

— Та-ак! — поднялся Егор. — Значит, до фени! А сам как думаешь жить?!

— А это моё дело! — ответил Буров.

— Ну, так вот! — крикнул Егор. — С первой же моторкой — вон из посёлка!

— А ты, я вижу, круто берёшь, — вдруг рассмеялся Буров. — А крутых я уважаю. — И, поднявшись из-за стола, весело сказал: — Ладно! В тайгу, так в тайгу!

— Ну, это другой разговор, — успокоился Егор.

Когда он уходил, Буров сказал:

— Значит, коммуну решил устроить. Ну, что ж, давай!

Через два дня в посёлок пришёл на моторной лодке Иннокентий. Скорый на подъём и всегда в хорошем настроении, он, как казалось Егору, не просто живёт, а ещё и радуется жизни. О таких людях, как он, обычно говорят: они не знают, что с ними будет завтра, но то, что они имеют сегодня, им хватит на всю жизнь.

— Егорша, — приветствовал он Егора с порога, — а я тебе подарка привёз!

И достал из корзины двух курочек и петушка. Курочки, оказавшись на полу, заквокали и бросились под стол, а петушок, хлопнув крыльями, зло уставился на Егора.

— Что нового в районе? — спросил Егор.

— Всё нова! — рассмеялся Иннокентий. — Демократ много. Говорит: ломай всё, жизнь другой делать будем.

— Ломать — не строить, — заметил Егор. — Что ещё нового?

— Всё нова, — смеялся Иннокентий. — Фестивальна видел. Егоршу, говорит, не любит. Голову ломать ему будет.

«Ну, с этим-то прыщом я справлюсь», — подумал Егор.

На следующий день утром Егор отнёс бабе Уле петушка с курочками. Баба Уля была им рада, а Ганя, увидев их, испугалась и забилась в угол.

— Чего это она? — не понял Егор.