К критике Гегелевской философии права

В сравнении с грубой бессмысленностью независимой частной собственности необеспеченность промысла элегична, погоня за барышом патетична (драматична), изменчивость владения поистине фатальна (трагична), зависимость от государственного имущества нравственна. Одним словом, во всех этих качествах мы сквозь частную собственность слышим биение человеческого сердца: это — зависимость человека от человека. Какова бы ни была сама по себе природа этой зависимости, она человечна в сравнении с таким рабом, который воображает себя свободным лишь на том основании, что ограничивающей его сферой является не общество, а земля. Свобода этой воли сводится к её пустоте, к отсутствию в ней всякого другого содержания, кроме частной собственности.

Такие ублюдочные определения, вроде определения майората как модифицирования частной собственности политическим государством, вообще неизбежны тогда, когда интерпретируют старое мировоззрение в духе нового, когда приписывают вещи, в данном случае — частной собственности, двоякое значение: одно — в судилище абстрактного права, противоположное — в небесах политического государства.

Мы приходим теперь к намеченному выше сравнению.

В §257 говорится:

«Государство есть действительность нравственной идеи... нравственный дух как явная, ясная самой себе субстанциальная воля... В обычае оно имеет своё непосредственное, а в самосознании единичного человека... своё опосредствованное существование. Точно так же и самосознание единичного человека благодаря умонастроению имеет в государстве, как в своей сущности, как в цели и продукте своей деятельности, свода субстанциальную свободу».

В §268 говорится:

«Политическое умонастроение, патриотизм вообще, как обретающаяся в истине уверенность и ставшее привычкой устремление воли, есть лишь результат существующих в государстве установлений. Ибо государству действительно присуща разумность, которая и находит своё проявление в деятельности, соответствующей этим установлениям. — Это умонастроение есть вообще доверие (которое может перейти в более или менее развитое понимание), есть сознание того, что мой субстанциальный и особый интерес содержится и сохраняется в интересе и цели другого (в данном случае — государства), находящегося в отношении ко мне как к единичному человеку, благодаря чему этот другой непосредственно не есть для меня другой, и в этом сознании я свободен».

Действительность нравственной идеи выступает здесь как религия частной собственности. (Так как в институте майората частная собственность относится к себе самой с религиозным благоговением, то поэтому в новейшее время религия стала вообще неотъемлемым предикатом землевладения, и все сочинения, написанные в защиту института майората, проникнуты религиозной елейностью. Религия есть наивысшая форма мышления, доступная этой дикости.) «Явная, ясная самой себе субстанциальная воля» превращается в тёмную волю, подавленную властью земли и покорённую той непроницаемой стихией, к которой она прикреплена. «Обретающаяся в истине уверенность», которою является «политическое умонастроение», есть уверенность, стоящая на «собственной почве» (в буквальном смысле). «Ставшее привычкой» политическое «устремление воли» не является уже больше «лишь результатом и т. д.», а является институтом, существующим вне государства. Политическое умонастроение не есть уже больше «доверие», а есть, скорее, «уверенность, сознание того, что мой субстанциальный и особый интерес независим от интереса и цели другого (в данном случае — государства), находящегося в отношении ко мне как к единичному человеку». Это есть сознание моей свободы от государства.

«Поддержание всеобщего государственного интереса и т. д.» было (§289) задачей «правительственной власти». В ней нашли своё обиталище «развитой ум и правовое сознание всей массы народа» (§297). Эта правительственная власть делает «сословия, собственно говоря, излишними», ибо они [высшие государственные чиновники] «могут помимо сословий делать наилучшее, как они и при наличии сословных собраний должны постоянно делать наилучшее» (§301, примечание). «Всеобщее сословие, или, точнее, сословие, посвящающее себя служению правительству, непосредственно определено к тому, чтобы иметь всеобщее целью своей существенной деятельности».