К критике Гегелевской философии права

1) Постоянным является здесь наследственное имение, землевладение. Это то, что в исследуемом отношении является непреходящим — субстанцией. Владелец майората, землевладелец, есть, собственно,акциденция. Землевладение антропоморфизируется в различных поколениях. Землевладение как бы наследует первенца семьи в качестве неотделимого от неё атрибута. Всякий первенец в ряду землевладельцев есть наследственный объект, собственность неотчуждаемого землевладения, предопределённая субстанция его воли и его деятельности. Субъектом является вещь, а предикатом — человек. Воля становится собственностью собственности.

2) Политическое качество владельца майората есть политическое качество его наследственного имения, некое присущее этому наследственному имению политическое качество. Стало быть, и политическое качество выступает здесь как собственность земельной собственности, как качество, непосредственно присущее земле в чисто физическом смысле (природе).

Что касается первого пункта, то из него следует, что владелец майората есть крепостной земельной собственности и что в подвластных ему крепостных проявляется лишь практическое следствие тоготеоретического отношения, в котором он сам находится к своему землевладению. Глубина германской субъективности везде оказывается грубостью бездушной объективности.

Здесь необходимо выяснить отношение 1) между частной собственностью и наследством, 2) между частной собственностью, наследством и обусловленным ими преимущественным правом известных родов на участие в политическом суверенитете, 3) действительные исторические отношения, или германские отношения.

Мы уже видели, что майорат представляет собой абстракцию «независимой частной собственности». К этому присоединяется и второе следствие. В том политическом государстве, конструкцию которого мы прослеживали до сих пор, независимость, самостоятельность означает частную собственность, которая на высшей своей ступени выступает как неотчуждаемая земельная собственность. Политическая независимость не вытекает, следовательно, ex proprio sinu [из самой природы] политического государства, она не есть дар политического государства своим членам, не есть тот дух, который воодушевляет государство; свою независимость члены политического государства получают от такой сущности, которая не есть сущность политического государства, — получают от сущности абстрактного частного права, от абстрактной частной собственности. Политическая независимость есть акциденция частной собственности, а не субт станция политического государства. Политическое государство, а в нём законодательная власть, как мы видели, есть раскрытая тайна действительной ценности и сущности государственных моментов. Значение, которое частная собственность имеет в политическом государстве, есть её существенное, её истинное значение; значение же, которое различие сословий имеет в политическом государстве, есть существенное значение различия сословий. Точно так же сущность власти государя и правительства обнаруживается в «законодательной власти». Именно здесь, в сфере политического государства, отдельные государственные моменты относятся к себе как к сущности рода, как к «родовой сущности», ибо политическое государство есть сфера их всеобщего определения, их религиозная сфера. Политическое государство есть зерцало истины для различных моментов конкретного государства.

Если, следовательно, «независимая частная собственность» имеет в политическом государстве, в законодательной власти, значение политической независимости, то эта «независимая частная собственность» и есть политическая независимость государства. «Независимая частная собственность», или «действительная частная собственность», является тогда не только «опорой государственного строя», а «самим государственным строем». А разве опора государственного строя не есть основа основ государственного строя, первичный, действительный государственный строй?