К Лоле

Паспорт все-таки потребовали, и я, проверив все карманы и заглянув в ответствовавшую пустотой сумку, вспомнил, что оставил его на полке в уютной далекой общаге. По несущественной теперь причине его не спросили ни в окошке регистрации перед вылетом, ни на контроле у врат отключенного металлоискателя. Получив отказ и оказавшись на улице, я снял куртку, а следом и свитер, повесил на плечо располневшую сумку и подумал, что грядущая ночь, которую, вполне возможно, придется провести под открытым небом, будет пострашнее исламских хулиганов, потому что пока я даром греюсь на дневном солнышке, она запасает холод и зубовный скрежет для идиота, решившего, что документы ему ни к чему, раз они не нужны были, скажем, Христофору Колумбу. Но тому и обратный билет домой не требовался, а мой хоть и в кармане, но значительно потерял в весе — я заранее знаю, что не силен в объяснениях с носителями разных видов униформы.

Ища места, где посеять начинающуюся панику и не кончающуюся печаль, я прошел бульвар, центральную улицу и вышел на площадь Регистан, между древними камнями мостовой которой кое-где имелись щели и промежутки. Заползай в них, моя печаль, напоследок щекоча мне пятки! С трех сторон фасады медресе, с четвертой моя распрямившаяся спина. На галереях Тилля-Кари открыты двери. Купол внутренней мечети лоснится, как губы отобедавшего пловом. Расположившись ближе, я всматриваюсь в узоры на стенах и на башне и слежу за блуждающими вдоль линий арабески солнечными пятнами, угадывая в них игру с заблудившейся тенью одного из тех, кто когда-то населял ряд келий и посещал здешнюю аудиторию. Кроме обязательных магометанских штудий он, возможно, интересовался и другими темами, например влиянием женщин на жизнь и развитие общества, но, как и я, был вынужден заниматься ими теоретически. Не исключено, что он делал это в ущерб занятиям богословием, за что и не принят Аллахом до сих пор.

По доступному пространству площади кружили экскурсионные группы, я сидел на ступенях Шер-Дора, держа в руке купленную у входа в него глиняную статуэтку. Каждый турист водил за собой равную ему по росту тень. Снова пожаловала тревога за мой ночлег. Мне захотелось хоть как-нибудь, пусть даже безадресно, обратиться: «Вы, небеса, облизывающие сливочные края нагрянувших под вечер облаков, будьте благосклонны ко мне! Пожалуйста… Прошу вас… Договорились?»

— Хоть какое-нибудь удостоверение личности у вас есть? — спросили меня.

— Студенческий билет, — ответил я, протягивая упакованную в целлофан книжечку с фото и печатью через барьер, расположенный в просторном холле «Интуриста». — Печать плохо видно, но если хотите, целлофан можно разорвать.

— Разрывать не будем. Я вижу, что вы студент, — сказала сидящая за барьером девушка, чья внешность более соответствовала местности, откуда я недавно прибыл. Интурист по обе стороны баррикады.

— Студент, — на всякий случай подтвердил я и подумал: «Только не задавай ей никаких вопросов, иначе все испортишь своим галопирующим любопытством».

— Я сейчас поговорю с управляющим. Думаю, мы что-нибудь сможем для вас сделать.

И они сделали. Через пятнадцать минут, заполнив два лаконичных бланка, с ключом на брелоке «202» я поднялся на второй этаж и открыл дверь свободного двухместного номера — с душем, туалетом, телефоном, телевизором и видом на еще одну изюминку здешних архитектурных услад. Немного мешали деревья, но и с них, следуя московскому примеру, уже начинала облетать листва. Я разложил на стеклянном столе гостиничную карту города и выяснил, что за окном мавзолей Гур-Эмир. Перед сном, припоминая сюжет вечерней прогулки, я сделал открытие: мое покоящееся на кровати тело располагается параллельно лежащему в могиле Тимуру. Возможно, что и головой в ту же сторону.

Долго оставаться в гостинице я не стал. Теперь, когда у меня в руках была усыпанная значками, указывающими расположение исторических достопримечательностей, схема города, я сожалел о том, как мало времени мне здесь отпущено, и решил поторапливаться, чтобы успеть увидеть все, все, все, включая древнее городище на северо-востоке и зарывшуюся в песок обсерваторию Улугбека. Вдобавок чувствовал голод — самолетная курица плохо меня напитала.

Сначала посетил своего соседа, с которым мы только что обменялись безмолвными приветами через окно. Там меня настигла очередная фантазия: я представил, что кольцо с оправленным в него осколком черного надгробия Тамерлана существует. Его обладателю стоит только представить, как долго люди не хотели оставить этот камень в покое, и либо бросить, где нашли, либо уничтожить, почуяв дурной знак, чтобы самому ощутить прилив сил и излучаемую камнем энергию тысяч и тысяч покойников, которые когда-то стояли вокруг него живыми.