К морю Хвалисскому (СИ)

Но когда одни сердца наполнились отчаянием, а другие возликовали, хан Камчибек повернул к реке пропыленное рябое лицо и поднес к губам изогнутый турий рог. Низкий хриплый рев разрезал плотный, знойный воздух, и через короткое время степной ветер принес с другого берега, сначала издалека, затем все ближе и ближе, боевой клич своего рода. Издававшие его голоса звучали яростно и грозно, ибо пока не охрипли, не ослабли, изнуренные кровавой страдой. И громче всех раздавался голос молодого хана Аяна, сопровождаемый ржанием Кары и хищным рыком Хатун.

Ох, не зря Эйнар Волк предупреждал своего ютского отца о готовящемся подвохе! Его зоркие глаза морехода еще вчера различили на реке сцепленные друг с другом перегородившие течение ладьи, среди которых он, конечно, узнал драккары Бьерна и Гудмунда. Старый сэконунг тогда только отмахнулся: от нас хоронятся, боятся, как бы с тыла не ударили! Слов нет, сама по себе эта мысль была не лишена резона. Однако новгородские и английские корабелы трудились целый день, не покладая рук, преследуя совсем другую цель.

Если бы Гудмунд дал себе труд внимательно приглядеться, то он бы непременно обратил внимание, что палубы всех четырех кораблей объединяет крепкий дощатый настил, образующий мост, способный выдержать не только пешехода, но и вооруженного всадника. По этому мосту вчера под покровом ночи две сотни воинов Ветра под командованием младшего Органа перешли на левый берег, по нему они пронеслись сейчас, когда пришла их пора вступить в битву.

Крепкие мохнатые лошади, с разгона вылетев на берег, буквально смели левый луч конницы великого Кури, и всадники хана Аяна с налету врубились в задние ряды викингов, спеша на помощь изнемогающей, обескровленной, но упрямо удерживающей оборону пехоте. К ним присоединились слегка потрепанные, но продолжающие свято верить в своего вождя и его удачу вершники Лютобора. С правой стороны, разметав по полю, словно сено, остатки конницы великого сына Церена, им навстречу неспешно, но уверенно двигались воины хана Камчибека.

— Ну, наконец-то! — тяжело отдуваясь, пробасил дядька Нежиловец. — А то я уж думал, что нас тут раздавят, точно льняное семечко на маслобойне!

Кто-то из Маловой ватаги, кажется, его Соколик, увидев младшего Органа, несущегося впереди своих егетов на черном, как грозовая туча, Кары, восхищенно поднял взор к небесам:

— Уж не Перун ли это громовержец к нам на помощь спешит?!

В самом деле, если бы грозный славянский бог вдруг вздумал родиться в степи, он не нашел бы лучшего воплощения, нежели молодой печенежский хан. Стремясь наверстать упущенное, Аян рубил викингов и егетов вероломного Кури, не ведая пощады, не зная усталости, а его огненные глаза метали такие молнии из-под угольно-черных бровей, что невольно мстилось — это они поражают врага, а сталь лишь довершает дело. Люди, вторгшиеся в землю отцов, хотели разрушить его дом, разлучить его с любимой, дивные мгновения первой близости с которой помнила каждая частичка его тела, намеревались забрать в полон его мать. За все это они в его глазах утрачивали право называться людьми и заслуживали лютой смерти.

Под стать молодому вождю держались его егеты. Их тоже ожидали матери, сестры и жены. И два десятка лучших воинов еще позавчера вместе со своим ханом гуляли на свадьбе женихами.

Торопу показалось, что в воздухе стало свежее, точно вместе с подкреплением из-за реки прилетел прохладный ветерок. Ярое солнце, прикрывшись пушистой, как овечье руно, тучкой, начало медленно клониться к закату. У дневного светила для этого имелись все основания. Его знак на земле, снабженный новым лучом, уверенно закручивался посолонь, как это происходило уже много сотен лет, и даже бешеный Эйнар со своими берсерками не мог этому помешать.

Но в запасе хазар оставалась сила, которая обычно сберегалась для самого решительного момента, когда требовалось переломить ход сражения, когда возникала необходимость кого-то опрокинуть и растоптать. Сила эта именовалась «Знамя Пророка» и состояла из закованных в тяжелую дамасскую броню, вооруженных длинными мечами мусульман эль арсиев. И сейчас эта сила вступила в бой.

На поле легла грозовая тень, и под тяжестью новой рати земля застонала так, словно корни предвечного Мирового Древа запросились наружу, не в силах более сносить давящего на них бремени. Эль арсии развертывали свои ряды, и их броня горела на солнце нестерпимым сиянием гибельных крыл ангела смерти. И опережая всех, обогнав даже знаменосцев, летела яростная слава несокрушимой гвардии хазарского царя.

Наступал решающий момент битвы: выдумки полководцев, как и людские резервы, иссякли, никаких линий более не существовало, крылья смешались с центром, пешие с конными, и исход сражения решала только выдержка бойцов и их воля к победе.

Когда рати сшиблись, ханы Органа и многие из их воинов завели песню, сложенную Лютобором в память о приемном отце Тобохане и великом Улане, погибших от предательских сабель хазар, и воспрянули духом изнуренные страдой новгородцы: ради этого часа они задержались в степи.