К морю Хвалисскому (СИ)

На подстилке из опавших листьев, в укромном тайнике, образованном переплетением веток и корней, неестественно вывернув покалеченную заднюю лапу, весь в крови и песке лежал Малик. Из тела его торчало несколько стрел, а над правой лопаткой виднелся кинжал с навершием из янтаря. Видно, тот, кто выбил его у наставника, им же ударил пытавшегося защитить хозяина зверя.

Хотя веки Малика были приоткрыты, Тороп не мог понять, жив ли он или нет. И в этот момент из глаз пардуса покатились слезы.

С помощью мечей и топоров парни расчистили путь к убежищу и осторожно переложили зверя на плащ. Когда Мурава провела рукой по золотистому загривку, Малик тихонько замурлыкал. Так кошки, если им плохо, пытаются утешиться и перебороть боль.

***

Всю ночь и весь следующий день боярышня провела возле Малика. Она заботилась о нем с такой нежностью, а зверь отвечал ей такой кротостью и таким почти человеческим пониманием, что Торопу временами хотелось думать, будто это наставник, спасаясь от обложивших его со всех сторон врагов, обернулся пардусом, а затем, ослабев от ран, на время забыл, как вернуть человеческий облик.

Да где там. Весь город гудел о том, что эль арсиям удалось захватить живьем лазутчика русса.

Отец Артемий, которому его служение позволяло приходить со словами увещевания и утешения к заключенным, побывал в крепости. Когда он вышел, его огненным кольцом, кольцом боли и надежды окружили новгородцы:

— Ну что там?!!!

Это был не вопрос, а единый в несколько десятков легких выдох.

— Все гораздо хуже, чем я предполагал, — устало отозвался священник. — Ваш друг пока жив, но хазары с ним ведут разговор с помощью заплечных дел мастеров. Вчера его вешали на дыбу, сегодня хотят попробовать железную жаровню. Если и она не заставит его заговорить, завтра его прибьют к деревянному коню…

Дядька Нежиловец и мужи из старшей дружины застонали в голос. Этот обычай существовал в степи издревле. Кочевые предки хазар человека, повинного в каком-либо особо тяжком преступлении, привязывали к конской спине да и пускали животное в степь. Когда их потомки переселились в города, живого коня заменил деревянный, а волосяные жгуты да кожаные ремни — железные гвозди. Именно такую смерть двадцать лет назад на площади этого града принял боярин Тверд Сытенич и его люди.

Так и не присмиревший после плена Твердята обвел товарищей вопрошающим взглядом:

— Нужно что-то делать! — воскликнул он.

— Что делать-то? — мрачно развел руками дядька Нежиловец.

— Ну не знаю, охрану подкупить, в крепость проникнуть! Вытащить его как-нибудь оттуда надо, вот что!

— А помните того бея, чей мальчишка тонул в реке? — подал голос Талец. — Он тогда, кажется, свою помощь обещал.

— Не в таких делах, — хмуро отмахнулся от парня дядька Нежиловец. — Азария бен Моисей — знатный вельможа. Своим положением и богатством рисковать не станет. Я бы тоже на его месте не стал…

— А что это за дела? — захлопал глазами Путша, которого даже потеря руки не научила уму-разуму.

— Лютобор что-то узнал, — терпеливо пояснил старый кормщик, — и я примерно догадываюсь, что. Дорого бы я дал за возможность с ним поговорить.

— Это совершенно невозможно, — развел руками отец Артемий. — Его стерегут лучше, чем дворец царя Иосифа.

— Но он-то проникал в этот дворец! — в запальчивости воскликнул Талец.

— Он-то проникал, — кивнул дядька Нежиловец. — Да мы — не он! Думаешь, если завтра всех нас на солнышке рядком к деревянным лошадям прибьют, ему будет веселее?! А уж про Мураву я просто не говорю…

Тороп обратил внимание, что при упоминании о боярышне молчавшие весь разговор Мал и Соколик странно переглянулись.

Талец упрямо сдвинул взлохмаченные черные брови:

— Лютобор — наш товарищ, и мы готовы разделить его судьбу!

— А кто же тогда хазарам отомстит? — негромко спросил дядька Нежиловец.

Возвращались медленно, словно к ногам каждого привязали по мельничному жернову. Когда добрались до подворья, Мал с сыном и людьми, сославшись на неотложные дела, сразу ушли к себе. Вернулись они, впрочем, вборзе, дядька Нежиловец даже толком не успел Мураве нечего рассказать.

Вид торговый гость имел торжественный и внушительный: волосы и борода причесаны, ноги обуты в самые лучшие сафьяновые сапоги, с плеч спускается дорогой плащ, в котором купец в Новгороде на княжий двор только ходил. Так же нарядно и опрятно выглядели Соколик и дружина.

Поприветствовав в самых учтивых выражениях дядьку Нежиловца, будто не только что расстались, церемонно поклонившись выглянувшей из своего уголка Мураве, Мал спросил Белена Твердича, велев передать, что имеет к нему дело, не терпящее отлагательств.

Новый хозяин боярской ладьи на люди с самого утра не показывался: сказался больным и сидел в избе надутый, точно сыч. Кто-то из дружины припомнил, будто боярский племянник давеча двигался как-то скособоченно. Не иначе, опять на Дар Пламени полез. В том, что Белен вчера был на берегу, почти никто не сомневался.

Когда раздосадованный, если не сказать напуганный Белен наконец вылез на белый свет, Мал приветствовал его земным поклоном и начал всем известный разговор: