К морю Хвалисскому (СИ)

Тороп подумал, что Мурава, не задумываясь, променяла бы этот мир на иной, кабы надеялась свидеться там с Лютобором. Но они молились разным богам, и их разделяла преграда, более непреодолимая, чем даже смерть.

— Пойдем, хозяюшка! — жалобно попросил Тороп. — Нам еще через весь город как-то надо пройти.

Хотя им удалось провести Белена и Булан бея, их положение оставалось зыбким. Один неверный шаг, и свобода, поманившая беглецов своим крылом, могла обернуться черным саваном жестокой неволи.

Понимая, что Белен, навряд ли поверив в гибель сестры в водах реки, уже снарядил погоню, Тороп решил по возможности уничтожить следы пребывания на берегу, а затем добраться до храма окольными путями, узкими и малолюдными улицами. Первое сыну охотника удалось без труда. Даже самый внимательный взор и нюх не обнаружил бы в этой части берега недавнего присутствия людей. Что же до второго, то оказалось, малолюдных улиц в Итиле сегодня не существует.

Весь город от мала до велика спешил к площади полюбоваться на казнь. Дома остались только расслабленные и немощные. Тороп прилагал неимоверные усилия, пытаясь выбраться и вытащить боярышню из запрудившей улицы толпы. Однако людской круговорот закружил их, подхватил и понес вперед по грязным, кривым улочкам мимо глухих саманных заборов, сточных канав прямо к площади перед царским дворцом.

Хотя площадь была запружена народом, мощный поток, в который они ненароком угодили, шибко разбежавшись на одной из боковых улиц, выплеснул их прямо на щиты эль арсиев, стоявших в оцеплении подле высокого, грубо сколоченного помоста. И в самое время. Очутившиеся рядом горожане не успели еще отдышаться и ощупать слегка помятые бока, как над толпой пронеслось разноголосое эхо, означавшее, что стража и палачи ведут осужденного.

До этого мгновения в Тороповом сердце тлела слабая надежда, что отец Артемий и новгородцы что-то неверно поняли и казнить будут кого-нибудь другого (чай, хазары всех выходцев из северных и западных земель руссами называют). Однако единственного взгляда на приговоренного, опутанного стальными оковами и сопровождаемого свирепой стражей, достало, чтобы она улетучилась.

Проведи мерянин на одной скамье с Лютобором меньше времени, он вряд ли сумел бы его узнать. Одежда наставника превратилась в лохмотья, и такими же ошметками и кровавыми клоками свисали с тела местами кожа и живое мясо. Следы каленого железа перемежались с полосами, оставленными плетью, не менее многочисленными отметинами от сабельных ударов и гноящимися стреляными ранами. На левой половине лица, лопаясь водяным пузырями, расплывался обширный ожог, затрагивавший веко и бровь, а на правом плече, сочась кровью, окрашиваясь багровыми сгустками, пламенело соколиное знамя. Палачи начертили его острым ножом, а затем содрали по живому кожу.

Торопу вспомнилась ночь, проведенная в клети возле булгарской мескиты, песня про древнего вождя Буса и зарок, который дал наставник богам. Боги даровали ему удачу и теперь требовали расплаты. Его уже дважды распяли: сначала на дыбе, потом на раскаленной жаровне. И вот теперь его ждал позорный деревянный конь, которому не терпелось испить его кровь.

А и кому нужны такие боги, только и знающие, как получать мзду! Тороп подумал о единственном Боге, который ничего не требовал, кроме искренней любви. «Ты, прошедший через распятие, хотя могущество Твое безгранично! Ты, воскресивший Лазаря и даровавший разбойнику благоразумному место в Царствии Твоем! Не оставь своим покровом, защити, помоги! Услышь мя, и я отрекусь от веры отцов и стану восхвалять лишь одно имя Твое, славное и ныне, и присно, и во веки веков!»

Тороп бросил взгляд на Мураву, поглядеть, какую молитву творит она, и дыхание в нем прервалось… Девушки рядом не оказалось! В смятении мерянин обшаривал взглядом толпу, не в силах нигде ее обнаружить. Мысли в голове путались в бесформенный клубок, словно змеи в яме…

Тем временем процессия медленно продвигалась к своей страшной цели. Наставник поднимался на помост. Хотя он двигался только чудовищным напряжением своей несгибаемой воли, не позволявшей ему даже в последний час проявлять перед ненавистными хазарами слабость, было видно, что палачи и конвой его боятся. Не спуская глаз с приговоренного, они, тем не менее, шагали чуть поодаль, держа наготове оружие.

Оказавшись наверху, бледнее смерти, судорожно хватая воздух разорванным ртом, Лютобор окинул взглядом толпу, собравшуюся поглазеть, как он будет умирать. Кого он искал, Бог весть! Может, товарищей-новгородцев, не успевших прийти на помощь, может, братьев руссов или степняков, может, еще кого…

И в этот миг над толпой раздался крик:

— Лютобор! Любимый!!!