К. Н. Батюшков под гнетом душевной болезни

Почти три четверти столетий прошло с тех пор, как были высказаны лучшими людьми великой эпохи живые требования и благочестивые желания русской жизни. В истекшие две средние четверти нашего столетия «История» Карамзина возымела благодетельное «влияние на умы и словесность», и в России явилось немало и «достойных провозвестников славы» ее. До сих пор, однако ж, не осуществились лучшие упования лучших людей великой эпохи: отечественная история совсем перестала быть «любимым чтением русского общества», а о таких «нравах и добродетелях», которые были «природными произрастаниями нашего отечества», теперь в литературе и помину нет. Вопреки и в ущерб всему родному «интеллигенты» сделались «достойными провозвестниками» чуждого русскому духу прозвания и призвания. Они забыли, что «неизмеримая духовная сила» России «заготовлена предками» и что без этой силы никакая другая «не прочна, никакое дело не состоятельно, и полная всецелая жизнь всего русского народа и каждого человека отдельно невозможна» (С.П. Шевырев)[64]. «В отношении к минувшему зрение русское все более и более тупеет. Карамзина и Дмитриева видят уже немногие; начали было едва разглядывать Пушкина» (Кн. П.А. Вяземский). Новому поколению некогда сделалось оглядываться назад; оно, сбросив с себя по дороге все наследственные доспехи, бежит налегке, кажется, вперед, а самом деле в сторону от всего праотеческого. И –

Бесконечная Россия,
Словно вечность на земле[65]

,

в недоумении останавливается над вопросом, что же в ней и будто для ее мечтают делать «интеллигенты»…

Что это: призрак, чары ли какие?
Где мы? И верить ли глазам своим?
Здесь дым один, как пятая стихия, —
Дым безотрадный, бесконечный дым…

Ф.И. Тютчев.[66]

VII. Батюшков под пером своим и своих современников

Характер писателя весь в его творениях.

К. Батюшков (I, 46).

Как заносчиво и безнадежно при своем миросозерцании в поре полной зрелости, т. е. на 29-м году жизни, рассматривал Батюшков в себе поэта, видно из его небольшого поэтического, хотя и написанного прозою, наброска под названием «Две аллегории» (1,108–111).