К. Н. Батюшков под гнетом душевной болезни

Не более ясные свойства имеет и вопрос о происхождении болезнетворной силы в человеческой сущности Батюшкова. Сказать, однако ж, что душевные болезни признаются наследственными, и что Батюшков наследовал свою болезнь с кровью душевнобольной матери, еще не значит опереться на неоспоримые основания. Не всем детям душевнобольных матерей выпадает на долю неизбежное роковое это наследство. По всем вероятиям, с кровью матерей наследуют его только дети, носящие в каких-либо доселе не изведанных телесных особенностях подготовленную для него почву. Не об этой почве, однако же, следует говорить с общественных точек зрения: душевнобольные никогда и нигде не назывались телеснобольными. Усвоенное им на языках всего мира название прямо указывает, что бедственная наследственность таких людей в общественных представлениях приписывается не телу, но душе и духу. Если нельзя не отстаивать усвоенного душевнобольным названия, то столько же нельзя не признавать, что наследственность подготовляет в теле почву, в душе засевает семена и в духе укрепляет корни душевной болезни. Такой условный логический вывод, конечно, не представляет ни решения, ни даже попытки решения вопроса о значении наследственности для душевных болезней. Не только этот, как один из важнейших в области антропологических исследований вопрос, но и предполагаемые им предварительные вопросы о достаточности или недостаточности собранных для решения его данных или о достоинствах или недостатках в научной разработке этих данных, — все это еще ожидает бесспорного решения. При изучении каждого частного случая душевной болезни беспристрастная постановка антропологических задач не обязывает объединять и отождествлять тело, душу, и дух и в данном случае не исключает возможности рассматривать душевнобольного поэта Батюшкова, не затрагивая телесной его стороны, с душевной и духовной его сторон. Предлагаемый читателям очерк есть и смелая, и скромная в этом роде попытка, рассчитанная на условную возможность, не удастся ли при помощи всего, написанного Батюшковым и о Батюшкове, сколько-нибудь уяснить, каких приблизительно свойств семена и корни душевного и духовного строя могли быть засеяны и насаждены в человеческой его сущности. Сеяние и насаждение совершались, конечно, с первых дней его младенчества человеческим творчеством кровной его семьи. Совершившееся ним и в нем семейное творчество обязывает начать с пережитых им в младенчестве не совсем обыкновенных жизненных и житейских условий.

I. Судьба Батюшкова во младенчестве

Нравственность подлежит попечению отца и матери, учение — более отцу.

К. Батюшков (I, 332).

Что день, то за горем всё новое валится горе.

Гр. А. Толстой.[22]

Жизнь Батюшкова почти с пеленок повита была бедами и горем. Из окружавших его с первых дней младенчества безотрадных обстоятельств сам собою должен был составиться большой недочет в естественных, а потому и самих важных условиях для самого непритязательного, или самого обыкновенного, человеческого счастия. «Злая Судьбина» слишком рано обездолила его и четырех его сестер. У пятерых малюток отняла она родную мать. Не ранняя смерть похитила, но душевная болезнь разобщила несчастную с человеческим миром. Живую, но безумную, отдалили ее от детей-малюток, а потом и совсем увезли из дому. Переворот первой важности совершился в жизни целой семьи. Тревожные недоумения и мрачные подозрения, — сомнительные догадки и мучительные колебания между страхом и надеждою, — продолжительная смена тяжелых душевных состояний, — всё это не раз и не два должно было совершиться во всех, окружавших больную, прежде чем могла сложиться уверенность в неотразимой пожизненной гибели дорогого для семьи существа. Томительно медленно должна была устанавливаться и решимость передать это существо на чужие руки, способные к борьбе с его недугом. Много, конечно, пролилось слез, пока подготовлялась, и еще больше после того, как свершилась невозвратимая и невознаградимая утрата детьми матери. Тяжелое ее значение должно было увеличиваться еще тем, что молодая женщина не умерла и не сразу погибла, но подавленная губительною болезнию, обречена была на медленное умирание. У всех свидетелей всего совершившегося мир души должен был надолго разрушиться, и не только о невозмутимом семейном спокойствии, но и о каком-нибудь порядке в семейной жизни не могло быть и помину.